Моя леди Джейн

– Джейн! – радостно вскричал король. – Прости. Не получилось сразу найти нужное окно. Я помню, ты говорила: то, что смотрит на юг, но птицы плоховато различают стороны света…

– На шутки нет времени, братец, – перебила его Джейн. – Гиффорд заждался.

– Ладно. – Эдуард явно нервничал, что было для него нехарактерно. – Идем.

– Вон там я для тебя одежду приготовила.

– Ах да. Очень предусмотрительно с твоей стороны. – Он нашарил костюм и поспешно облачился в него.

Снизу, из внутреннего двора, неожиданно донесся тревожный вопль – кто-то из солдат наткнулся на осколки разбитого стекла. Считаные мгновения – и их обнаружат…

Король мрачно взглянул на Джейн.

– Как у нас с оружием?

Она метнула ему кочергу.

Он зажал ее в руке, как меч – что ж, если другого нет, то и такое сойдет.

– Спасибо. А себе?

Джейн подняла с пола сковородку.

Глава 27 Гиффорд

Ну куда же она запропастилась? Ги ходил туда-сюда перед Железными воротами и вглядывался во тьму за решеткой, пытаясь высмотреть хоть какой-то признак приближения своей Джейн. Секунды тянулись как часы, минуты – как сутки. Любой резкий, грубый звук, прорезáвший ночную тишину (а таких звуков он наслушался уже немало с тех пор как перебросил девушку-хорька через монастырскую ограду), казался ему предвестием ее гибели. Гибели жены. Любимой жены.

Ги полюбил ее. Но так и не успел сказать ей об этом.

Она умоляла его остаться человеком, и ему очень хотелось этого, особенно после того, как она его поцеловала. Неужели такая девушка, как Джейн, могла так поцеловать его? Вложив в поцелуй все сердце и все тело? Наверняка она прочла массу книг с названиями вроде «Поцелуй идет не только от губ».

Джейн превратила свой поцелуй в подлинное произведение искусства. В соответствии с такими книгами, надо думать.

А он все равно взял и стал конем. И не успел рассказать ей о своей любви. Теперь она может умереть, так и не узнав, что стала светом очей его, его луной и солнцем. Ги обожал Джейн – любил! любил! – и обязан был кричать об этом на весь мир. Не стоило таить чувство в сердце.

Он закрыл глаза и вознес короткую молитву: только бы увидеть ее снова.

Он молил, чтобы Эдуард защитил ее от всех опасностей.

Молил: если даже ее обнаружат, пусть выскользнет из неловких рук солдат.

А если не выскользнет, пусть смерть ее будет легка и мгновенна.

Гиффорд крепко зажмурился и попытался выкинуть из головы этот последний призыв к небесам. Вместо него в голове у юноши родилась такая строка:

«Увидев вновь тебя, сокровище мое, я стал бы ходить с распахнутой душой»[44].

Он вспомнил, каким стало лицо Джейн перед тем поцелуем. Ги бросил взгляд на факелы, торчавшие в стене по обе стороны тяжелых ворот. Их пламя на ветру казалось тусклым и слабым. Стоило бы поучиться этим факелам яркости у тогдашнего лица Джейн. Вчерашней ночью оно пылало как солнце, и к жару его невидимо тянулись все цветы всей страны.

Ги извлек из кармана перо, тетрадь, наконец – чернильницу и стал неверными движениями откупоривать ее, изо всех сил стараясь не пролить содержимого. (Увы, читатель, карандаш, носить который куда удобнее, будет изобретен лишь в конце XVI века, а первый инструмент, сколько-нибудь напоминающий хорошо известную нам всем авторучку, – и вовсе в XIX, так что волей-неволей пришлось Гиффорду возиться с пером и чернилами. Первые читатели нашей истории, помнится, выражали удивление: как это ему пришло в голову взять с собой в подобный поход перо, тетрадь и чернильницу – это при том, что он тащил на себе три меча: для Эдуарда, для Джейн и для себя. Но сам Ги возразил бы, что ему и приятнее, и привычнее иметь дело именно с пером, чем с мечом, и если его спросили бы, какой из этих двух предметов он предпочитает иметь под рукой даже в бою, он выбрал бы перо. Собственно говоря, если дойдет до схватки, у него будет больше шансов защититься пером, чем мечом.) Однако, лишь сложив все оружие на землю, молодой человек наконец смог поднести это орудие к бумаге.

«Ее сиянье факелы затмило[45]. Подобно солнцу…»

Но прежде чем Ги успел закончить свою поэтическую мысль, изнутри Тауэра донеслись шаги по булыжной мостовой, а за ними и приглушенный голос:

– Гиффорд!

Голос принадлежал Эдуарду. Ги прильнул к воротам и во мраке едва различил два силуэта мчавшихся ему навстречу людей. Но не успели они достичь точки, находившейся от него на расстоянии броска камня, как два других человека, явно гвардейцы, перехватили их.

– Джейн! – громким шепотом позвал Гиффорд.

Когда его глаза немного привыкли к темноте, расстилавшейся перед ним по ту сторону решетки, он увидел, как Эдуард поднял… кочергу? А Джейн замахнулась… сковородой?

В чью светлую голову пришла мысль воспользоваться подобными предметами? Не иначе как в голову Джейн. Это похоже на ее представления об оружии.