Моя любимая мумия (СИ)

— Этот яд ввергает живого человека в состояние мёртвого сна (думаю, он имел в виду летаргию). Если провести определённый ритуал, тело не истлеет… и проснётся, когда Ключник позовёт его. Так должно было случиться.

Шаги. В гробницу вошёл Меру, в руке его был меч, по лезвию которого стекала кровь. Следом — человек в чёрном одеянии и с закрытым шакальей маской лицом (должно быть, жрец или колдун), он нёс отрезанные головы тех жрецов, что остались дожидаться фараона, и большой позвякивающий мешок.

— О порождение крокодила… — пробормотал Семерхет.

Меру отшвырнул меч и наклонился к телу фараона. По его губам промелькнула хищная улыбка, он поцеловал эрпата в мёртвый рот, облизнулся:

— Вкус яда слаще всего на свете! Помоги мне…

Вместе они уложили Семерхета в нужную позу, вложили ему в руки регалии, накинули сверху тонкое золотое полотно, — они принесли всё это с собой.

— Приступим!

Человек в шакальей маске достал потрёпанную книгу, развернул её и стал нараспев читать заклинания. Семерхет заскрежетал зубами. Я испуганно повернулся к нему и увидел, что его буквально трясёт. Неужели так на него действовали магические слова? Лицо эрпата исказилось ещё сильнее, он скрючил пальцы, вжимая их в грудь, — словно ему причиняли жестокую боль. Я невольно подался вперёд и обхватил его руками за талию:

— Ты в порядке? Может быть, стоит уйти? И так всё понятно…

Я чувствовал, что его тело пронзает судорога и он весь холодеет, — с каждым новым произнесённым словом ему становилось только хуже. Я прижался к нему так крепко, как только мог. Возможно, я смогу остановить всё это… хоть как-нибудь! Если уж, как говорил Семерхет, надо мной власти воспоминаний нет… Судорога вдруг прекратилась, тело фараона расслабилось и вновь потеплело. Он тяжело дышал, но не дрожал более. Его ладонь легла мне на голову, с ласковой благодарностью потрепала по волосам.

Меру между тем вытащил полученный от Хефау кинжал и, размахнувшись, вогнал его в грудь фараона. (Семерхет невольно вскрикнул, я услышал, как зашлось стуком его сердце.) Хлынула кровь, залила золотое покрывало, пропитала его…

— Никогда ты не восстанешь от своего сна, — сказал Меру, разжимая пальцы с рукояти и отдуваясь. — Спи вечно, мой господин.

Он провёл руками, приглаживая ткань, достал из мешка пропитанные воском бинты, распялил пальцы, — и бинты сами собой обвились вокруг тела, стягивая его в кокон. Человек в шакальей маске нарисовал поверх них какой-то знак, потом смазал его пальцем, чтобы никто не смог его прочесть (запечатывающее заклятье?). Вместе они закрыли саркофаг (Меру запечатал его медальоном), расставили по углам пустые канопы и сосуды с благовониями, — чтобы всё выглядело, как нормальное погребение.

— Вот и всё, — сказал человек в маске шакала.

— Нет, ещё не всё. — Меру достал тонкую стамеску и повернулся к саркофагу. — Чтобы никто не смог пробудить его.

И он соскрёб имя с саркофага (а потом, скорее всего, и отовсюду, где оно встречалось). Теперь всё встало на свои места, я получил ответы на все свои вопросы, над которыми ломал голову в гробнице ещё до оживления мумии. Покончив с этим, Меру отшвырнул стамеску и перебросил медальон человеку в шакальей маске:

— Избавься от него! Вывези за пределы Кемета как можно скорее. Если эта баба его найдёт, нам крышка.

«Баба»? Наверное, он имел в виду Ваджит. Невысокого же он был мнения о своей повелительнице.

Человек в маске шакала поклонился и ушёл, унося с собой медальон. Следом ушёл и Меру.

Семерхет какое-то время стоял не двигаясь. Мне было очень неудобно, что мы заключили друг друга в объятья. Конечно, я сделал это только чтобы помочь ему… но тепло его тела было приятно.

— Мальчик… — Семерхет взял меня за плечи и, отстранив, посмотрел мне в глаза. — Как ты оживил меня?

— Как? — растерянно переспросил я. Голова отказывалась думать.

— Ведь он наложил заклятье… этим проклятым кинжалом.

— Я не знаю, — честно ответил я, — я просто вытащил его.

— Ты хочешь сказать, что ничего кроме этого не делал? — поражённо воскликнул эрпат.

— Нет… А! Я руку порезал нечаянно, но не думаю, чтобы…

Семерхет схватил меня за руку и повернул ладонью вверх. Рука у меня, помнится, была перевязана.

— Значит, твоя кровь оживила меня… — Фараон провёл пальцами по моей ладони, и повязка (вместе с раной!) исчезла.

— Ой… — Я ошеломлённо уставился на руку.

— Ты великий колдун, — тихо сказал эрпат, поднимая мой подбородок. — Ты смог разрушить колдовство такого сильного мага… всего лишь каплей своей крови…

— Ну, там явно больше одной капли было! — нервно засмеялся я, попятившись. Его близость заставляла меня нервничать.

— Нам пора возвращаться. — Семерхет подал мне руку.

— Мне жаль, что так случилось, — искренне сказал я. — Ты верил ему, а он…

Эрпат усмехнулся:

— Я был ослеплён, глупец. Хефау воспользовался моей слабостью… и взял верх.

— Как ещё посмотреть, — возразил я, чтобы утешить его. — Он-то помер давно, а ты ожил даже спустя тысячелетия. Так что… кто взял верх — ещё неизвестно.

— Спасибо тебе, — Семерхет улыбнулся. — Ты замечательный, ты это знаешь?

Я покраснел и пожал плечами.