Моя любовь, моё проклятье

Не прошло и пяти минут, как Анчугин уже сидел перед Ремиром, сосредоточенный, серьёзный и немного трагичный, будто собрался сообщить действительно печальную весть. В руках вертел тонкую пластиковую папку-скоросшиватель.

– Ну? Что удалось выяснить? – нетерпеливо спросил Ремир.

Чёрные глаза его так и горели инфернальным огнём. Жутко! В нём будто спящий демон проснулся.

Макс взглянул на друга и в душе пожалел того камикадзе, кто отважился на все эти пакости. Он-то прекрасно помнил, в какой разнос пошёл Рем в первые свои годы у руля – было б можно, наверное, руки бы ворам отрубал, как в Иране.

– Утверждать я ничего не буду, – обтекаемо начал Анчугин, – предоставлю только голые факты, а вы уж сами, Ремир Ильдарович, делайте выводы.

– Валяй, – криво усмехнулся Ремир и, откинувшись в кресле, забросил ногу на ногу.

– В общем, единственный из наших сотрудников, у кого мы нашли точку соприкосновения с Назаренко – это коммерческий директор.

– Стоянов? – удивился Астафьев.

– Да, – кивнул Анчугин и продолжил: – В феврале этого года он проходил управленческий курс в бизнес-школе. Вместе с ним обучался и Назаренко.

– Ну, это ж ещё ничего не доказывает, – снова подал голос Макс. – Мало ли что они вместе обучались… Я его не защищаю, нет. Я лишь хочу быть объективным. А по мне, у Стоянова просто кишка тонка так рисковать.

– Это не всё. Обнаружив связь, мы копнули глубже. Сделали неофициальный запрос в сотовую компанию, через своих. Так вот, Стоянов несколько раз созванивался с Назаренко. Последний раз в среду, позавчера.

Повисла пауза.

– Что делать будешь? – обеспокоился Астафьев, повернувшись к Долматову. – Может, сначала просто поговорим? Выслушаем, что скажет?

– Всенепременно и поговорим, и выслушаем, – недобро пообещал Ремир. – Прямо сейчас…

– Прямо сейчас не получится. Он на сегодня взял отгул. У него там что-то случилось…

– Вот как?! – Ремир развернулся вместе с креслом к Максу. –­ Макс, ты…

Но договаривать не стал, сдержался, стиснул челюсти, только глазами сверкнул, затем обратился к Анчугину:

– Разыщи его, выдерни хоть из-под земли и привези сюда. Плевать, где он, что делает и что там у него случилось. Чтобы вечером был здесь.

Анчугин коротко кивнул и поднялся с кресла, потом, словно что-то вспомнив, снова присел.

– И ещё одно, Ремир Ильдарович. Вы просили выяснить всё по Горностаевой. Вот тут, – он потряс папочкой, – всё, что удалось собрать…

– Давай сюда, – протянул руку Ремир. – И можешь идти.

Как только Анчугин вышел за дверь, Астафьев повернулся к нему, вопросительно выгнув бровь.

Долматов неожиданно смутился:

– Макс, только не начинай, не надо.

– Ладно, как скажешь, – хмыкнул Астафьев. – Ну, давай читай, что там про неё Анчугин накопал. Интересно же.

Но Долматов не спешил открывать папочку – придавил сверху ладонью и, посмотрев на Макса с лёгким раздражением, качнул головой.

– Нет уж, один почитаю.

Астафьев усмехнулся, однако спорить не стал, удалился. Но минут через двадцать снова наведался:

– Рем, я всё понимаю, но мне только что из «Сибтелекома» позвонил… Э-э? У тебя отчего такое лицо? Что-то не то вычитал? – Макс кивком указал на папку.

– Да всё то… Ну то есть… в общем, лучше сам взгляни, – Ремир придвинул папку Астафьеву.

Пока тот читал, он, подперев щеку рукой, смотрел в окно...

Всё это совершенно не укладывалось в голове и никак не вязалось с её образом. В принципе, чёрт с ним, с образом. Тут, если уж честно, многое домыслил он сам, мог и ошибиться где-то с выводами.

Да, его бесило её легкомыслие. А манера держаться прямо-таки сводила с ума, хотя и цепляла в то же время, что уж скрывать. Но всё это стало казаться вдруг неважным, несущественным, а собственная злость – глупой, необоснованной и эгоистичной. Разве можно винить девчонку за то, что после такого удара она ещё пытается как-то жить и прячет за этими своими улыбками горе и безысходное отчаяние?

Ремир помнил, как у самого сердце рвалось, как с тоски выть хотелось, когда не стало отца. При том что у него всё-таки осталась какая-никакая мать и всегда был рядом Макс. А у неё в одночасье вся семья погибла. Вся! Мать, отец, сестра… И не отчислили её, выходит, а перевелась на заочное, чтобы и учиться, и работать, и тяжелобольного ребёнка растить. Племянницу…

А ему Полина сказала на собеседовании, что дочь… Ну да, она ведь её удочерила.

– Нифига себе, – присвистнул Макс, когда дочитал. – А ты не знал, что у неё ребёнок болен?

– Откуда?

– Ну, вы же сблизились.

– Мы не сблизились. Макс, мы просто переспали один раз. Беседы по душам мы тогда не вели.

– И что теперь думаешь?

– Да я вообще не знаю, что и думать. Так всё по-уродски вышло.

Макс взглянул на него с насмешкой.