Моя любовь, моё проклятье

Вот только никак не мог решиться. Вчера пообещал себе прямо с утра, первым делом, вызвать и поговорить, но всё откладывал, тянул, делами всякими прикрывался.

Потом вдруг в голову пришла шальная мысль: «А, может, её на обед в ресторан позвать? Там и побеседовать в спокойной обстановке».

Без пяти час он попросил Алину пригласить Горностаеву к себе. Разволновался вдруг ни к селу ни к городу, ожидая. Минуты показались вечностью. Что так долго поднимается?

А когда она вошла, какая-то настороженная, непривычно серьёзная, сердце ёкнуло и заныло.

– Здравствуйте, Ремир Ильдарович. Вызывали?

Он кивнул, слова вдруг в горле встали комом.

Она присела напротив, спина прямая, голова чуть вздёрнута, лицо строгое, как у учительницы. Это она обиделась так сильно, что ли? Где улыбка, где манящий взгляд? А с такой вот, как сейчас, даже и с чего начать-то не знаешь.

Он закусил губу, отвёл глаза, снова посмотрел – она сидела всё так же, неподвижно, как изваяние, только голову опустила вниз.

– Ты… вы уже ознакомились с новым приказом? – наконец выдавил он.

Она вскинула на него глаза. Взгляд слегка недоумённый, но всё такой же… не то чтобы холодный, а просто отстранённый. Когда смотрят холодно, то видно – этот холод предназначен лично для тебя. Пусть плохо, но о тебе думают, что-то чувствуют. А в её глазах были и жизнь, и тепло, и всякое-разное, но всё это для него недосягаемо. Словно огорожено от него невидимой, непроницаемой стеной. Словно он в стороне, лишний, ненужный, чужой.

А как сильно хотелось, чтобы она опять на него посмотрела, как раньше! Призывно, влекуще, пусть порочно, хоть тысячу раз порочно, только б не эта отрешённость.

– Я сегодня отменил приказ о вашем увольнении.

На кратчайшее мгновение она слегка приподняла брови, удивилась. И молчит.

А чего, собственно, он ждал? Что она кинется ему на шею с горячими словами благодарности?

Ну, было бы неплохо, усмехнулся он. Наверное, вслух усмехнулся, потому что опять в её взгляде промелькнуло недоумение.

Он нахмурился, раздражаясь из-за собственной нерешительности.

– Я поговорить с тобой хочу, но, может, не здесь? Давай съездим где-нибудь пообедаем, заодно и поговорим?

– Спасибо, но это лишнее. К тому же я отпросилась сегодня у Штейн уйти на час раньше и обещала отработать этот час в обед. Мне… в больницу надо.

Ремира так и подмывало спросить, как там с больницей, всё разрешилось? Но так он мог выдать своё участие, а этого ему совсем не хотелось.

– Штейн, я думаю, не обидится. Если хочешь, я ей скажу…

– Нет, не надо. Я сама не хочу никуда ехать. Извините. Просто аппетита нет.

Совершенно очевидно, что она не хочет никуда ехать именно с ним. Вот в чём дело. А всё остальное – только вежливые отговорки.

Досадно как! И неприятно. Но настаивать, наверное, будет глупо, решил он.

– Ладно, как хочешь… как хотите.

Он поднялся из-за стола, прошёл к окну. Вот так, не глядя на неё, говорить было всё же легче.

– Ты не совсем правильно всё истолковала. Я ничего специально не подстраивал. И не собирался тебе мстить вот так. То, что случилось между нами той ночью… я этого не планировал, правда. И не хотел, чтобы так вышло. Это просто неудачное стечение обстоятельств. И я себя за это ругаю, поверь, не меньше. И стыжусь этого очень. В общем, извини.

– Что значит – вот так?

Он обернулся.

Полина смотрела на него в упор, и глаза её вновь горели не то злостью, не то обидой. Но всё лучше, чем отрешённость.

– Не понял.

– Вы сказали: «Не собирался мстить вот так». То есть собирались, но иначе?

Ремир смутился.

– Да нет, я просто неправильно выразился.

Она поднялась со стула, медленно двинулась к нему.

– То есть та ночь – это просто неудачное стечение обстоятельств? Досадное недоразумение? И вы этого не хотели? – она остановилась в шаге и, прищурившись, посмотрела ему прямо в глаза. Хотя ему казалось, что в душу.

Кровь горячей волной прихлынула к щекам.

Зачем она подошла так близко? Зачем так смотрит? Зачем говорит «та ночь» так, что мурашки по спине?

– То есть вы приняли меня на работу без всякой задней мысли? Честно?

Ремир уставился на её губы, а у самого во рту пересохло.

– То есть вы меня не вспомнили? И не поэтому…

– Вспомнил, конечно, – полушёпотом, с лёгкой хрипотцой ответил он. С трудом оторвал взгляд от её губ. – Такое трудно забыть.

– Да, конечно, – кивнула она. – Но я ведь уже извинилась. И мне правда за тот случай очень стыдно, но…

– Я тоже извинился и мне тоже стыдно…

Её близость мешала сосредоточиться, не давала думать чётко, здраво. Да вообще никак не давала думать. В голове пульсировало единственное желание – притянуть её к себе и снова попробовать губы эти, приникнуть, впиться. Внутри аж заныло всё.

И лицо, конечно же, выдало Ремира с потрохами, потому что Полина, внезапно смутившись, сделала шаг назад.

– Значит, вы меня просто приняли на работу и не хотели отыграться за тот случай?

«Скажи – да», – велел себе, но язык почему-то не поворачивался.

Такое простое, коротенькое слово как будто застряло в горле.