Моя мама - ведьма!

— Простите, повелитель, — протяжно стонет старый чародей, склоняясь так низко, что его лоб вот-вот должен коснуться пола, — мои умения ограничены, мои силы — на исходе.

— Это еще почему? — Аджит позволяет себе приподнять бровь. — Куда ты успел потратиться, Шрест?

— На защиту сына повелителя, — еле слышно шелестит старик.

— Так то заклинание, которое воздвигло каменный щит вокруг моего сына и принявшее незримый удар, было твоим, Шрест?

Старый маг кивает, все так же не поднимая головы.

— Простите, господин мой, я слишком слаб, чтобы выполнять твою волю во всем.

— И все же защитить моего сына ты смог, — Аджит перебивает самобичевания придворного мага, — и за это я благодарю Аспес, что ты служишь нам, старый друг. Мы поговорим о твоей награде, когда прибудем в Махавир.

— Я недостоин, повелитель, — пальцы разволновавшегося Шреста сжимаются на магическом посохе с силой.

— Воистину сейчас ты достоин отдыха, и я настаиваю. Немедленно займись этим вопросом.

Все еще рассыпаясь в сожалениях и благодарностях, Шрест отступает к дверям приемной залы.

По его уходу в зале снова появляется Базу.

— Его высочество Ситар Викрам Тиапшет Махавирский прибыл по вашему приказу, мой повелитель.

Что ж, прекрасно. Ведь именно в эту секунду благостное настроение у Аджита исчезает, будто и не было его. То, что нужно, для общения с упрямым наследничком.

Наследничек, нужно сказать, прекрасно понимает, что ничего хорошего его сейчас не ждет.

Физиономия у Викрама — до нельзя мрачная. Золотой змеиный обруч он с головы снял, но при этом человеческий облик и не подумал менять. Так и шел, пиная по пути абсолютно все, что ему попадется под ботинки. Обруч крутит на запястье, как кольцо для трюков.

— Кажется, мы с тобой договаривались. Пока не в Махавире — ты не демонстрируешь всем и каждому, что можешь обходиться и без обруча, — Аджит подается вперед, приближаясь к сыну. Как бы он ни был виноват, но перекрикиваться с ним через весь зал — настроения нет. Это можно оставить и для более серьезных проступков. Хотя… Так сходу, что-то серьезнее очередной безалаберной выходки придумать сложно.

— Не хочу носить эту гадость, — Викрам неприязненно морщится и с размаху швыряет кольцо в первую попавшуюся на его пути вазу, — ты сам его не носишь. Сам знаешь, что от него голова раскалывается.

Ну, на самом деле не поэтому.

А потому что только раз в своей жизни решил изменить истинной своей ипостаси и примерил на некоторое время человечью. С тех пор не видел в этом ни малейшего смысла. Уж кто если не верховный повелитель нагов будет преподносить свою настоящую природу как незыблемое и прекрасное.

И вот это кстати можно озвучить!

— Папа, ну не начинай, я это уже двести раз слышал, — сыночек встряхивает лохматой головой, — ты ведь не за этим меня позвал. Для выволочки. Давай. Я уже настроился.

— Настроился? — Аджит насмешливо приподнимает брови. — Тогда где твой скорбный вид, сын мой? Где глубокое раскаянье своим неприемлемым поведением? Знаешь ли ты, сколько турнирных судей сорвали голоса, пытаясь докричаться до тебя, когда на поле начала твориться вся эта волшебная круговерть? Знаешь, вижу. Ну и где положенное твоей ситуации осознание?

Отпрыск натурально морщит нос, пытаясь то ли разреветься, то ли рожу скорчить. Под конец только смешок издает и разводит руками.

— Прости, отец, но это выше моих сил, — драматично вздыхает он, — давай ты меня просто отругаешь, а я молча послушаю. И сойдемся на том, что мне стыдно. Внутри. Очень глубоко.

В любой другой день Аджит только порадовался бы и остроумию, и смелости выращенного им сына. Но сейчас — хотелось вспомнить, сколько раз его няньки просили всыпать будущему наследнику Махавирского трона две дюжины горячих. Ну, не розгами, так крапивой. Аджит жалел крапивы. Да и отпрыска тоже. И дожалелся!

— Мы не один раз говорили, Викрам, доблести — свое время. Ты несешь ответственность за свою жизнь не только перед собой, и даже не только передо мной. А перед всем нашим народом. Когда меня не станет — ты займешь мой трон.

— Жду, не дождусь, папа, — мрачно вздыхает мальчишка, — только ты это. Не особо с этим торопись.

— Шутишь? — Аджит снова приподнимает бровь, но на этот раз — это уже знак закипающего раздражения. — Ты будто не понимаешь, о чем я тебе говорю.

— Не понимаю, — Викрам мрачнеет, становится похож на молоденького упрямого бычка, — там морок был. Обычный пыльный морок. А все так всполошились, будто громы, молнии и три тысячи чертей по мою невинную душу. Если бы я ушел с поля — тур бы не зачли. И я не смог бы сойтись вничью с этим ушастым. Разве не ты говорил, что победа стоит риска?

— Не эта победа. Не такого риска! — приходится следить, чтобы голос не повысился до откровенного рыка — сейчас живость наследника не только не умиляет, а бесконечно раздражает Аджита.

Аспес всемилостивый, как же мальчишка похож на мать. На эту человеческую ведьму с её чересчур длинным языком. И как раздражает это нежелание слышать вообще хоть что-то. Только себя и слышит.

Вот, снова что-то бубнит с крайне недовольным видом.