Моя Марусечка

– Как это – к чему? К поводку. Ты что, так ничего до сих пор и не поняла? Я ж уже объяснял тебе, Марусь… Ты, наверное, думаешь, мама так уж своей клиникой озабочена? Да ничего подобного. С делами клиники и Леня Сергеев прекрасно справится. Ей я нужен, понимаешь? Я! Целиком и полностью. Вместе со всеми потрохами. Что делать – она иначе не может. Не умеет просто. Это не каприз, это… состояние ее психики, понимаешь? Называется – или мое, или никак. Пусть лучше это «мое» исчезнет, умрет, чем на свободу вырвется. Это жестоко звучит, но это так. Я думаю, она и сама порой этому состоянию не рада. К сожалению, ничего уже тут поделать нельзя.

– Как это – нельзя? Ты что говоришь, Никит? Неужели ты хочешь сказать, что ты ей уступишь?

– А что, у меня есть другой выход? – поднял он на нее совершенно больные глаза. – Ты что, видишь его, этот выход?

– Ну давай уйдем от нее! Снимем квартиру, будем жить самостоятельно!

– Нет, Марусь. Мы уже говорили с тобой на эту тему. Она моя мать, понимаешь? А я – ее сын. Я не смогу взять и перешагнуть через нее. Как я буду жить, зная, что она тут одна мучается?

– Ну, знаешь! – вдруг задохнулась возмущением Маруся и даже подскочила с дивана и фыркнула, как взнузданная кобылица, широко раздув ноздри. – Ну, знаешь! Ты просто боишься жить самостоятельно, боишься материальных трудностей, так и скажи! Сколько молодых пар живут сами по себе, снимают жилье, и ничего, с голоду не помирают!

– Да не в этом дело, Марусь. Никаких таких трудностей я не боюсь. Да и жилье у меня есть, кстати. Не в этом дело!

– Как это – жилье есть? Где? Откуда? – удивленно уставилась на него Маруся.

– Мне бабушка, папина мама, квартиру свою оставила. Еще при жизни на меня дарственную оформила. Но я не могу там жить, потому что… В общем, это неважно, почему.

– Это та квартира, что в доме на улице Чехова? Напротив кинотеатра «Современник»? – осторожно переспросила Маруся.

– Ну да. Улица Чехова, дом двадцать семь, квартира семьдесят семь. А откуда ты знаешь?

– Да так, случайно. А она сейчас пустая стоит?

– Нет. Не пустая. Ее две студентки снимают, мать сама их нашла. Дерет с них за аренду по полной программе. Но сейчас, по-моему, она ее продавать собралась.

– Как это – продавать? Ты что? Твою квартиру – и продавать? Документы же на тебя оформлены!

– Все, хватит, Марусь. Не надо! Ну что ты меня мучаешь? Говорю же – все это бесполезно. Как замкнутый круг какой-то…

– Нет! Нет уж! Ничего не бесполезно! Да ты пойми, Никита, что ты своими уступками сам свою шею под поводок подставляешь! Надо же хоть раз попробовать показать зубы, ты что?

– Кому показать зубы? Родной матери? – поднял он на нее вымученные болью глаза.

Протест вдруг вспыхнул в Марусе так неожиданно и сильно, как вспыхивает костер, получивший щедрую порцию горючей жидкости. Даже в груди все начало распирать от этого просящегося наружу протеста, и она забегала заполошно по комнате, пыхтя и упираясь кулаками в круглые бедра.

– Да! Именно так! Именно родной матери! А что делать, если у тебя другого выхода нет? – остановилась она напротив мужа, размахивая руками. – И что с того, что она – твоя мать? Тебе теперь самому не жить, что ли? Принести себя в жертву этому… как ты говоришь… состоянию психики?

– Ну чего ты развоевалась, дурочка. Сядь, успокойся, – горестно усмехнулся Никита, потянув ее за руку. – Ты еще и не столкнулась с этим состоянием вплотную, а уже развоевалась. Да она тебя одним пальцем прижмет, и мокрого места от тебя не останется. Иди сюда, глупенькая…

Он снова с силой потянул ее к себе, но Маруся, вырвавшись решительно, отскочила разъяренной кошкой в сторону, проговорила звонко:

– А это мы еще посмотрим, кто кого пальцем прижмет! Мне ведь бояться, учти, нечего, у меня родственных комплексов не имеется! Выходит, и терять мне нечего!

– Ну-ну… – удивленно усмехнувшись, взглянул на нее коротко Никита. – Ишь, какой волчище в сером зайчике проснулся. Посмотрим, на сколько хватит твоего приступа смелости! Может, ты и матери моей все это в лицо скажешь?

– А что? И скажу! Прямо сейчас и скажу!

Она пулей вылетела из комнаты, пробежала через гостиную, решительно распахнула дверь в спальню Ксении Львовны. Та подняла голову от подушки, посмотрела на Марусю с нескрываемой досадой:

– О господи, как ты меня напугала… Чего тебе, Марусь? Говори быстрее, у меня голова раскалывается.

Голос ее и в самом деле звучал болезненно. Маруся выдохнула из груди воздух, заправила за ухо выбившуюся непослушную прядь, потом снова вдохнула, проговорила решительно:

– Ксения Львовна! Я хочу вам сказать, что я… То есть мы, конечно… В общем, мы решили жить отдельно от вас! Завтра я съезжу, посмотрю Никитину квартиру, и…

– Ты знаешь, Маруся, мне кажется, что ты очень сильно поправилась за последнее время… – будто не слыша, медленно и насмешливо проговорила Ксения Львовна, критически разглядывая ее с ног до головы.

– Что? – тут же опешила Маруся. – Не поняла, что вы сказали?