Моя (не) родная

– Он же не умрёт?! – рядом оказалась Наташа. – Он не должен умереть! Я не хотела. Я… Это я виновата. Я сказала… – Я резко развернулась к ней. За спиной слышался удаляющийся звук шагов. Наташа пыталась держаться, но рот её искривился. В конце коридора снова кто-то появился. Я не видела ничего – только бывшую подругу и катящиеся по её лицу слёзы. – Это я виновата, – повторила она. И вдруг закричала: – Я! Я всем приношу только зло! Сначала Владик, теперь Даня…

Владик? Я перестала что-либо понимать. Смотрела на Наташку, не в силах сообразить, что она имеет в виду.

– Владик? – прошлое вернулось и больно кольнуло сердце. Вечер, мокрый борт бассейна и тело маленького мальчика. Бездыханное, холодное. Попытки привести его в сознание и вой скорой.

– Что ты сказала Данилу?! При чём тут Владик?!

– При всём! – закричала Наташа, плача. – Это я виновата в том, что он утонул! Я! Тем вечером… Это я, а не ты! Я разрешила ему поиграть у того проклятого бассейна! Я! А сегодня… Я Дане наговорила ерунды! Только я не хотела… Я так боялась сказать про Влада…

По моим щекам тоже катились слёзы. Сердце готово было выскочить из груди. Боже, я столько лет думала, что брат утонул по моей вине, а она…

– Он же был маленький, – прошипела я. – Как ты могла?!

Плач Наташи стал громче.

– Прости, – я надрывисто зарыдала. – Я…

– Хватит! – по холлу прокатился голос мамы. Она резко схватила Наташу за руку, но тут же отпустила. В глазах её стояли слёзы, голос дрожал. – Никто не виноват! Никто из вас! В смерти Влада виноваты мы с отцом. Вы были детьми. Нам нужно было оставить с ним няню, а не перекладывать на вас свои обязанности, – она почти шипела. Зло и отчаянно, но злость эта не была направлена на Наташу. – Вы не виноваты, – повторила она, посмотрев на нас по очереди. Мой сын умер много лет назад. Оставьте его в покое. Его нет. И вашей вины в этом тоже нет.

Наташка отрицательно замотала головой. Несколько раз подряд повторила «простите». Мама взяла её за руку и посмотрела в глаза.

– Ты не виновата, – сказала она уже совершенно твёрдо. Затем повернулась ко мне. – Я тебя почти потеряла из-за прошлого. Данил уехал. Влад умер. Его нет. Но мы есть, и я не хочу снова потерять кого-то из вас.

Подошедший к нам Игорь взял Наташу за плечи. Она дёрнулась, но он удержал её. Я вдруг вспомнила, что сама позвонила ему и попросила приехать в больницу. Сейчас я не очень понимала, зачем. Мама замолчала. Её всё ещё влажные от слёз глаза были полны решимости. Отец же всё это время хранил молчание. Воцарившуюся тишину нарушало только свистящее дыхание Наташи.

– Пойдём, – Игорь потянул её в сторону.

Наши с ним взгляды встретились. До меня вдруг дошло, что руки его лежат на её плечах не так, как лежали бы руки друга. И тела их соприкасаются тоже не так. То ли у меня окончательно помутился разум, то ли…

– Пойдём, Наташа, – сказал он настойчиво, а затем повернул голову ко мне. – Лучше я увезу её. Позвоню тебе позже.

Кажется, я кивнула. На большее меня просто не хватило. Прижалась к стене и закрыла глаза. Из груди вырвался стон. Владик… Я попыталась вспомнить его, живого, его смех, но в памяти был только холод. Его холодное мокрое тело, холодные пальчики, холодные мёртвые губы.

– Вы были детьми, – прозвучал мамин голос совсем близко. Я подняла веки и увидела её, стоящую рядом. – Никто не виноват. Несчастья случаются, Агния. Случаются, но нужно жить дальше. Мы с отцом живём. Отпусти и ты уже наконец прошлое. У тебя есть настоящее.

Настоящее… Бурое пятно на халате медсестры вспыхнуло алым перед глазами. Я повернулась к дверям операционной, мельком заметила держащего на руках Мирона отца. И тут краем уха я уловила шум. Сердце забилось ещё быстрее в миг, когда двери распахнулись. Из операционной вышла ещё одна медсестра, но не успела я броситься к ней, появился мужчина. Высокий, в салатовом, покрытом бурыми пятнами костюме. Уставший и безучастный.

– Родственники Каширина? – он посмотрел на маму. Не на меня.

– Да, – ответила я. – Я… Я его жена. Ч-что… – голос сорвался. Новый приступ истерики сжал горло железной хваткой, но я всё-таки смогла задать самый важный вопрос: – Он жив?

Взгляд врача оставался безучастным. Сердце покрылось ледяной коркой.

– Жив, – сказал хирург, и я сделала вдох.

Первый настоящий вдох за последние часы.

* * *

В палату к Дане меня не пустили. Как я ни умоляла, хирург остался непреклонен. Плевать ему было на мои слёзы и чувства. Оставалось только сидеть у двери палаты интенсивной терапии и ждать. Из слов врача я поняла только, что отделался Данил легко. Если бы не шлем, разговаривать было бы не о чем. Вернее, не о ком.

– То ли ваш муж в рубашке родился, то ли так хорошо справился с мотоциклом. Бригадир скорой сказал, что тридцать сантиметров в сторону, собирали бы его по всему асфальту.

Про чёрный юмор врачей я была наслышана. Но этот не шутил.

– Он гонщик, – ответила я. Сперва тихо, а потом увереннее: – Хороший гонщик. Ягуар.