Моя (не) родная

Поймала непонимающий взгляд врача и, ничего не отвечая, сделала знак, чтобы он не обращал внимания. Настаивать на продолжении разговора ему было не за чем. Свою часть работы он сделал. А мне оставалось ждать.

Время подходило к обеду. Мирон устал сидеть на одном месте и стал капризничать. Спрашивал, зачем сидеть в больнице, если к Данилу всё равно до завтра будет нельзя. А потом принялся валять дурака. У меня не было сил ни ругать его, ни останавливать. И в конце концов они с отцом поехали домой, а мы с мамой остались.

– Езжай и ты, – попросила я. – Папе нужна поддержка. Ты же понимаешь, что он просто не показывает свой страх.

– Конечно, понимаю. Но ты – моя дочь. И тебе тоже нужна поддержка. – Мама посмотрела на двери. Они оставались закрытыми.

Я облизала губы. Они оказались сухими, словно обветрились на морозе.

– Ты должна быть с папой, – настояла я. – А я… Со мной всё будет хорошо. Врач сказал, что жизни Дани ничего не угрожает. Так что со мной всё будет хорошо.

Мама промолчала. Только ладонь её опустилась мне на колено. Чувствуя её пристальный взгляд, я опустила голову.

– В тот вечер, когда Владик…

– Не надо, Агния, – тихо сказала мама. – Мёртвые мёртвым, живые живым. Его не вернуть, я это давно приняла. А вас я больше терять не хочу. Никого из вас.

Я глянула на неё из-под ресниц, боясь снова увидеть слёзы в родных глазах. Но глаза мамы были сухими.

– Наверное, мне действительно надо поехать к отцу, – она погладила меня по ноге. Уверена, что справишься?

Я кивнула. Положила руку поверх её ладони.

– Может быть, тоже поедешь домой, Агния? Что ты здесь будешь сидеть?

– Нет, – прошептала я. – Я останусь. Если уеду, с ума сойду. Может быть, всё-таки уговорю пустить меня к нему хотя бы на минутку, после пересменки. Я больше не оставлю его, мам. Никогда не оставлю. И не отдам никому.

– Если мужчина захочет, он уйдёт. Поэтому отдавать или не отдавать… – она вздохнула. – Человека нельзя отдать.

– Да. Я просто… Просто… – не зная, как сказать, что чувствую, я замолчала. Но мама поняла. Похлопала меня по руке и поднялась. Напоследок обняла, поцеловала в висок.

– Будь его музой. Будь его стимулом жить. Это самое важное, что может быть, Агния. Женщина создана для того, чтобы вдохновлять. На подвиги, на стихи или на жизнь, не имеет значения. Он должен знать, что ты поддержишь его во всём, что ему важно.

– Я поддержу, – мои глаза снова стали мокрыми. – Обязательно поддержу. И он это знает.

* * *

Почувствовав прикосновение к плечу, я резко открыла глаза и едва сдержала стон. Плечо затекло и теперь ныло, отзываясь болью на любое движение. Бессонная ночь дала о себе знать, и я, видимо, задремала.

– Вы родственница Каширина? – передо мной стояла молодая медсестра.

– Жена.

После сна и слёз голос был слабым. Я кашлянула в руку, потёрла локоть. Заметила на безымянном пальце девушки кольцо.

– Он пришёл в себя.

Ещё недавно я думала, что, когда услышу это, облегчённо выдохну. Но вышло иначе. Я не смогла сдержать слёзы. Они сами потекли по лицу, непрошенные и бесполезные.

– Простите, – я всхлипнула. – Я…

– Я понимаю.

Она избавила меня от ненужных слов. Нас обеих, потому что по её взгляду было ясно: действительно понимает.

Я всё-таки встала. Медсестра посмотрела в конец коридора и снова на меня.

– Я пущу вас к нему, но только на минуту, хорошо? И при условии, что вы будете держать себя в руках.

– Да, – торопливо ответила я. Вытерла слёзы. – Да, конечно. Даже не знаю, как вас благодарить.

– Не надо меня благодарить. Я знаю, как это – быть на вашем месте.

Больше ничего не сказав, она отвернулась и пошла к дверям. Я двинулась за ней.

– Спасибо, – шепнула я, когда она остановилась у входа и жестом показала на постель. Медсестра ответила коротким кивком.

– Минута, – напомнила она.

Писк приборов резал уши. Нерешительно я подошла к постели. Веки Данила дрогнули.

– Привет, – я подвинула к себе невысокий круглый стул.

Данил нахмурился. Втянул воздух.

– Узнали бы парни, что я тут, обсмеяли бы. Чёрт… – он попытался приподняться, и приборы запищали громче. Я поспешно остановила его.

– Тихо, Дань. Тихо.

Он поморщился и с недовольством опустился на койку. Выругался сквозь зубы. Вот теперь мне стало легче. Действительно легче: я касалась его, чувствовала живое тепло, и сердце отогревалось. Данил ещё раз ругнулся и всё-таки привстал.

– Хочешь, чтобы меня выгнали отсюда? – я хотела уложить его, но не успела. Он ухватил меня за шею и подтянул к себе.

– Вот чего я хочу, – просипел он и втянул носом воздух у моей щеки. Потёрся и коснулся губами уголка рта. Дыхание его было хриплым. Отпустив меня, он откинулся на спину.

– Хорошо меня приложило.

– Хорошо, – согласилась я, поглаживая его по плечу. – Если бы ты не вернулся…

– Вернулся бы, – даже сейчас его голос звучал жёстко и уверенно. – Я обещал тебе, что вернусь. Значит, вернулся бы. Хоть с того света.

– С того света не возвращаются.

– Не возвращаются те, у кого нет тебя. А я бы вернулся. К тебе.

– Дурак, – и опять глаза у меня стали влажными.