Моя Одесса. Моя Любовь. Часть1. Молодость

Бывший моряк Жора, страдая похмельем, с утра пораньше принялся браниться на свою жену за то, что та на кой-то черт купила бусы у греков. Он орал и бил по столу и по стене кулаком так громко, что все соседи проснулись, выскочили из постелей и бросились на кухню. Жена его, тетя Маша, рыдала в голос, пыталась образумить супруга, но тот слышать ничего не хотел. Крепкими словами охаживал свою жену Жора, такими крепкими, что даже Аркашка, щупловатый парень, состоявший в группировке у новоявленного бандита Анатолия Фикстулы, не выдержал подобных высказываний и грозно посоветовал Жоре «зашухериться и завалить ботало». Но Жора, хоть и бывший, но моряк, не потерпел подобного к себе обращения и озверел еще больше. Он и так на дух не переносил Аркашку, а тут и вовсе случай подвернулся, не стал сдерживаться: схватил своими ручищами деревянный стол, на котором стояла кастрюля с кашей, поднял его над головой, и со всей силы швырнул в сторону ненавистного соседа. Стол пролетел у того над головой и врезался в дверь. Дверь удар выдержала, но образовалась дырка насквозь. Аркашка оказался не из пугливых, и бросился на Жору в рукопашную, да с такими словечками и выражениями, что Жорино выступление поблекло на их фоне. В общем, все соседи бросились разнимать дерущихся. Пока разнимали, перевернули кастрюли с чьей-то едой, тазы с бельем, разгромили доски с посудой, а под занавес сорвали злосчастные бусы с шеи тети Маши, и красные бусины разлетелись в разные стороны по всей кухне. Буянов удалось растащить по своим комнатам, после чего женщины стали наводить порядок. Адам Натанович наказал Изке и своей матери – Рафе Давидовне, сегодня поменьше ходить по дому, а побольше сидеть в своих комнатах. Отец с матерью ушли в институт, а после пришлось уйти и бабушке. К ним прибежал мальчишка в рваных штанах и передал послание: умер дядя Мендель – их дальний родственник, и нужно было оказать помощь, скорее больше моральную и материальную, так как Рафа Давидовна была маленькая, худющая и на вид совсем старая, и вряд ли чем-то другим могла им помочь. Облачившись во все черное, она взяла в руку свой посох – палку, выструганную однажды по доброте душевной пьяницей Жорой, и отправилась в горестный путь. Рафа Давидовна была святым человеком, а потому, уходя, оставила деньги внучке, так, на всякий случай. Изка ни разу не расстроилась из-за усопшего дяди Менделя, а вот деньги были очень кстати: вечером мы собирались прошвырнуться по Воровской улице. Там, в одном из подвалов, делал фотографии дядя Ося Фельдсман. Мы давно мечтали сделать фото вдвоем, и сегодня, благодаря ушедшему в мир иной дяде Менделю, мечта имела все шансы воплотиться в реальность.

Изка потащила меня на кухню показать дырку в двери, там же на полу нашли одинокую красную бусину тети Маши.

– Изка, и зачем тетя Маша живет с мужем? Он орет на нее, руки распускает, к тому же еще и алкаш…

– Не знаю зачем, но она любит своего Жору, трясется прям над ним. А он ее любит, вроде. Поэтому и ревнует. Думает, что она для кого-то другого наряжается.

– Страшно представить, чтобы он с ней сделал, если бы не любил.

– Убил бы, скорее всего.

– Странная любовь.

Изка развела руки в стороны, а потом, подхватив спички, потянула меня на балкон. В этом доме балконы были настоящие с сохранившимися балюстрадами, правда, изрядно потемневшими от времени, и высокими белыми колонами. Здание построили еще в начале прошлого века по проекту неизвестного архитектора. Тем не менее, благодаря его мастерству дом получился славный: комнаты были здесь огромные, потолки высокие, имелось пять балконов, выходящих во внутрь двора. Мы устроились на скамейке: привалившись к мешкам, забитым всяким хозяйским хламом, забросили ноги на перила, задрали платья и, весело обсуждая разные новости, закурили. Солнце залило ярким светом все вокруг, на небе было ни облачка, и мы договорились, что с завтрашнего дня будем ходить на море, будем загорать и купаться, а на обратном пути иногда сможем забегать к Сашке-греку – тридцатилетнему темноволосому мужчине, промышляющему на углу Степашинского переулка торговлей специями. А еще он варил вкуснейший кофе по всей округе. Варил он свой кофе в турке важно, не торопясь, смакуя процесс приготовления напитка, потом разливал его по маленьким белоснежным чашечкам, а чашечки ставил на миниатюрные блюдца. После того, как кофе выпивалось, он резким движением переворачивал чашечку, и кофейная гуща цвета темного шоколада медленно начинала просачиваться между краями чашечки и поверхностью блюдца. Через несколько минут Сашка-грек брал чашечку в руки и говорил тому, кто пил этот кофе то, что увидел на дне. Мы ходили к нему прошлым летом всего два раза. Уходили от него довольные, так как ничего плохого нам Сашка-грек не говорил. Обещал нам жизнь интересную и долгую. Мы, смущаясь, спрашивали про любовь, мол, когда придет она. В ответ Сашка-грек ласково нам улыбался и примирительно говорил:

– Вы пока молоденькие, еще рано на любовь гадать. Не беспокойтесь, девчонки, все у вас будет хорошо, и любовь будет, и удача…