На этот раз я приехал в Гвиану вооруженный опытом. И, хотя я по-прежнему был руководителем работ, находившимся в подчинении у своего отца, я все же надеялся широко развернуть охоту за насекомыми. Официальное поручение, возложенное на меня министерством колоний (научные изыскания для Колониального сада), давало мне полную возможность для этого.
Я поручил своим подчиненным — ссыльным, которые были снова выделены в помощь мне, — собирать растения в ближайших окрестностях Сен-Лоран-дю-Марони, так как должен был препарировать их тотчас после сбора.
Срубая дерево, мне оставляли образцы: один в поперечном разрезе, а другой — в продольном; с одной стороны я их покрывал лаком, другую оставлял в первоначальном виде. Кроме того, я засушивал для гербария листья и цветы этого дерева, а плоды сохранял в банке со спиртом.
Я собрал очень много интересных образцов гвианской флоры. Но, так как мне через некоторое время пришлось из-за болезни жены и родившегося у нас ребенка поспешно выехать во Францию, я не мог осуществить основную свою задачу: собрать образцы всех древесных пород, имеющихся в Гвиане.
Как жаль, что мне не довелось завершить свое начинание, — ведь в Парижском музее, да и нигде в другом месте, я не видел коллекции, подобной той, которую хотел составить!
Зато я успел собрать тысячи живых орхидей. Я привязал к изгороди своего сада ветки, на которых цвели эти паразитические растения. Я рассчитывал привезти все эти красивые цветы во Францию. Директор Колониального сада позволил мне оставлять у себя орхидеи, так как сам он мало ими интересовался. Но, увы, я уже говорил, что мне пришлось поспешно выехать, и я даже не успел как следует упаковать свои растения. У меня просто сердце разрывалось. Сколько трудов пропало напрасно!
Но больше, чем орхидеи, больше, чем образцы древесных пород, меня интересовал гвианский гелиотроп, обладавший особой привлекательностью для бабочек. Я посадил много этого гелиотропа и, желая расширить охоту на бабочек, обильно снабжал своих ловцов рассадой, для того чтобы они посадили ее вдоль лесных тропинок.
Вскоре я добился своего назначения членом дисциплинарной комиссии, судившей ссыльных за совершенные ими в лагере проступки. В комиссию обязательно полагалось вводить чиновника ведомства общественных работ, ибо он, являясь лицом посторонним для администрации мест заключения, мог сдерживать суровость двух других членов комиссии: коменданта лагеря и офицера охраны. Очень немногие из моих коллег соглашались взять на себя эту сложную обязанность, которая требовала к тому же постоянных разъездов. Но я хотел работать в этой комиссии. Я мог, как мечтал еще в юности, хоть немного смягчить участь ссыльных. Кроме того, мне было важно бывать в лагерях внутренней части края. После заседаний комиссии у меня была возможность заняться сбором насекомых, добытых моими охотниками, и постоянно поддерживать с ними связь.
Все лагеря находились в лесной чаще, а поэтому добыча здесь была гораздо богаче, чем в районе Сен-Лорана, где лес был уже расчищен.
В воскресенье я всегда совершал в одиночестве прогулку в пироге. Сначала плыл по Марони, а потом сворачивал в один из узких ее притоков. По берегам с обеих сторон высились огромные деревья; их верхушки сплетались. Полумрак еще увеличивал фантастический характер пейзажа.
Но в девственном тропическом лесу одиночество еще не означает тишины и молчания. Вокруг непрестанно щебетали птицы, кричали обезьяны. Очень интересно было наблюдать, как четверорукие прыжками перебираются с одного берега на другой, раскачиваясь и хватаясь за лианы.
Даже если я и не привозил с этих прогулок богатой добычи, они мне были очень приятны, потому что я отдыхал от людской суеты.
Впрочем, для того чтобы обрести спокойствие, мне не нужно было обязательно уходить в леса. Я находил его в своем саду, где с удовольствием разводил различные растения и овощи.
Однажды утром меня ждала весьма неприятная неожиданность: все грядки с овощами были опустошены. Я с ужасом осмотрелся вокруг и увидел муравьев-маниоков. Это были отставшие отряды — большая часть муравьиного полчища уже уползла. Они тащили из моего сада кусочки листьев, так как каждый листок превращали в целую уйму квадратиков...
В Гвиане, слава богу, все растет очень быстро, и вскоре насаждения мои возродились.
Любознательность энтомолога взяла верх над пережитым огорчением, и я решил внимательнее присмотреться к местным исполинским муравейникам. К сожалению, на изучение их не хватало времени — меня поглощала работа. Все же мне удалось сделать весьма интересные наблюдения.
Пользуясь решетом, пропускавшим через свои отверстия муравьев, мои подручные собрали довольно любопытные образцы личинок жуков-бронзовок, живущих в муравейниках в качестве нахлебников. Такие бронзовки обычно продолговатой формы, очень плоские, черного цвета; у некоторых видов надкрылья расцвечены красными полосками.