Моя особенная девочка. Я тебя нашел

Анютка помогает мне приподнять голову. Снова боль. В этот раз в области затылка. Абстрагируясь от нее, давлюсь водой. Она не лезет в меня и кажется сладкой. Только с третьей попытки удается сделать три глотка. Аня смачивает мне губы пальчиками. Улыбаюсь, стараясь приободрить ее. Моей девочке страшно. А у меня, походу, точно шок.

— Авария ведь была не такой сильной, — говорить уже получается лучше. — Что со мной?

— Макс… Макс, было все так быстро и так страшно. Прости меня, Макс. Я больше никогда, слышишь? Я буду самой тихой, самой спокойной и никуда — никуда никогда в жизни больше не вляпаюсь.

— Ч-ч-ч, не плач. Просто расскажи мне все, что знаешь. Пожалуйста.

— Мы въехали в борт джипа. Сильно въехали, но у тебя в машине сработали подушки безопасности. Меня просто оглушило, а ты… — замолкает. Делает рваный вдох. — Ты умудрился вылезти из машины. Наверное, на адреналине. На улице уже были двое. Те самые, что были сначала в клубе, а потом искали нас в убежище Томаса. Ты ничего не успел сделать, Макс. Ты хотел меня защитить, но… — она снова плачет. Так горько, что мое сердце начинает быстрее гонять кровь по венам. Становится чуть теплее. Вместе с тем боль в ногах усиливается по нарастающей уже без попыток двигаться.

— Анют, дальше…

— У тебя обе ноги сломаны и по голове битой ударили, — заканчивает она.

— Значит вальс с тобой мы все же не станцуем, — говорю вслух, стараясь показать ей, что все равно все нормально и я даже могу шутить.

— Дурак! — сквозь слезы прорывается нервный смех. — К черту это вальс! Только бы ты поправился.

— Да куда я денусь, маленькая? Переломы закрытые?

— Вроде да. Да, — моя катастрофа на ножках отвечает очень уверенно.

— Ну и славно, — стараюсь снова ей улыбнуться.

А на самом деле мне темно, больно, страшно. Зашибись! Теперь и у меня просыпается паника, но я душу ее на корню. У меня даже получается.

— Аня, а меня ничем не обкалывали, а? — состояние реально странное.

— Что-то снимающее шок. Сказали, чтобы не сдох. Мы им живые нужны, — поступает еще немного важной информации.

— Уже хорошо. Тогда тем более успокойся. И давай попробуем понять, где нас держат. Окей? Тебе придется быть моими глазами, пока зрение не восстановится.

— Меня везли с завязанными глазами, еще и с мешком на голове для надежности. Долго везли, Макс. По ощущениям часа два, не меньше. Скорее всего за город, — она наконец откидывает эмоции и начинает рассуждать. — Здесь нет окон. Только тяжелая железная дверь с зарешеченным окошком. Стены облупились. Краска мрачная, то ли синяя, то ли зеленая. Свет такой. Не разберешь. Полы бетонные, местами с плиткой прямо поверх него. Потолок когда-то был белый, но очень давно. Знаешь, такая штука, на мел похожа, — киваю автоматом и тут же жалею об этом. Гашу стон, чтобы не пугать Анютку. — Мебели нет совсем, — продолжает она. — Нам поставили ведро, чтобы ходили в него в туалет, и бросили несколько бутылок воды. А! Еще есть ржавая раковина. Кран дурацкий, капает все время. С ума сводит! — моя девочка шмыгает носом.

— Больница может заброшенная в поселке? Или тюрьма? Но близко к городу я ничего такого не знаю. А вот больница может быть. И холодно потому, что мы фактически на голой земле, а она еще не прогрелась. Возможно, помещение находится внутри здания. Стены тоже не прогреваются.

И тут в моей памяти всплывает урок истории. Классе в девятом историк притаранил на урок вырезки из старых газет и вместо темы урока, с восторгом рассказывал нам мистическую историю про старую психбольницу, которую закрыли вроде как еще до войны за то, что в ней проводились эксперименты над людьми. И располагалась она…

— Ань, а с какой скоростью мы сюда ехали? Хоть примерно.

— Н-не знаю, — клацает зубами. — Это важно?

— Нет. Это я так. Думать пытаюсь.

Свое предположение ей решаю не озвучивать. Если я прав, мы где-то в ста пятидесяти километрах от города. Но слушал я тогда историка не особо внимательно и всех деталей не помню. Думать мешает головная боль. Она разрастается, расползается по всей голове. И ноги… Черт, как же больно ноги!

Стон сдержать не выходит. На моей щеке тут же появляется Анюткина ладошка.

— Они хоть сказали, чего хотят?

— Нет еще. Телефоны в машине сразу забрали. Кинули сюда и все, — она замолкает. — Максим, — с новой ноткой панике в голосе. — Макс, мне кажется, я слышала среди них еще один знакомый голос. Мне было очень страшно, я могла перепутать, но кажется их здесь трое. И… и… с ними Томас.

— Я думаю, Анют, их здесь гораздо больше. Томаса они же забрали. Не удивительно, что он тут.

Отбрасываю эту информацию. Она кажется мне лишней и только забивает и без того больную голову. Вариантов нашего похищения у меня всего два: выкуп, или потребуют что-то сделать. Я недееспособен. Анюту до сих пор не тронули, значит первое.

Все. Не могу больше. Меня мутит все сильнее. Полная дезориентация в пространстве начинает давить на психику. Мне явно вкололи не только промедол. Хотя раньше его эффект на себе испытывать не приходилось. Может он так и повлиял, либо какой-то аналог.