Моя особенная девочка. Я тебя нашел

— О! Я смотрю тебе уже лучше, — продолжает издеваться Том, но интонации его голоса тут же меняются на угрожающие. — Вы выйдите отсюда только вместе и только тогда, когда я выполню оба заказа. Именно из-за твоего несговорчивого и очень гордого папаши ваше освобождение может затянуться. А ему всего-то и нужно, что публично извиниться и взять на себя ответственность за одно давнее дело, дабы мой клиент смог вернуть себе доброе имя и начать свой заслуженный стремительный подъем по карьерной лестнице. Не хочет. Представляешь? Своя шкура ему дороже твоей, Макс. Мне сказали, что твоя мать сегодня даже на колени перед ним вставала прямо в ведомстве и умоляла тебя спасти, но он ее выгнал.

— Сссука!!! — все, что могу выдавить из себя.

— А я вам, между прочим, завтрак принес, — наигранно обиженно вздыхает Томас принимая мои слова на свой счет. — И своего самого любимого пса тебе на ночь оставил. Он, кстати, рос у одного старого спасателя. Грел тебя всю ночь и от моих людей защищал. А ты неблагодарный! Гром, гулять! — командует Том.

Я слышу, как пес перебирает лапами по бетонному полу. Том тоже уходит. Дверь запирается. Я лежу, сжимая кулаки и зубы, не понимая, где и что у меня болит. Мне сейчас плевать. У меня в голове мешанина из вопросов и ответов, которые мне не нравятся.

Я ничего не знаю о своем отце. Совсем ничего! Отчество у меня по деду. Фотографий его в доме нет или мать их очень хорошо спрятала. Все мои еще детские вопросы всегда сворачивались и ни одного внятного ответа, кроме: «Он нас бросил. Мы ему никогда не были нужны», я не получал. Так какого же хрена сейчас именно от этого урода зависит моя жизнь и жизнь моей девушки?! Почему?! Да с чего вдруг он станет мне помогать? Он может и не помнил, что я где-то существую, а тут спасать надо!

— Макс, — Анюта гладит меня по плечу. — Макс, ты меня пугаешь. Тебя опять трясет всего. Макс! — хнычет моя девочка. — Мой папа поможет. Вот увидишь, — она шепчет мне прямо в ухо. Мой папа и мне, и тебе поможет. Он вытащит нас отсюда, — теперь видимо пришла ее очередь меня успокаивать. Малышка хоть поплакать может, а я… Я заледенел и сгораю весь одновременно.

«Может тоже поплакать?» — ржу сам над собой.

Нет. Во мне полыхает ярость, которая выжигает все остальные эмоции. Тихая, но всепоглощающая ярость. Как представлю мать на коленях перед ублюдком, который ее бросил с маленьким ребенком на руках, хочется убивать. Я до этой минуты никогда не хотел так сильно увидеть своего отца как сейчас. Еще этот майор… Кто объяснит мне, почему я не удивился?

Ааа!!! Черт!!! Как же все паршиво! Возвращается неприятное ощущение безысходности, смешанное с беспомощностью. Я ничего не могу сделать. Совсем ничего… Еще вчера утром я думал, что моя единственная проблема — это не готовность моей девушки к более близким отношениям. А нет! Все оказывается гораздо интереснее!

— Максим, — потеплевшие губки прикасаются в моим. Анюта выдыхает мое имя прямо мне в рот. Это приводит в чувство, работает как легкое успокоительное как анестезия. — Макс, давай я тебя покормлю. А потом обработаю рану на голове. Томас вместе с завтраком принес антисептик и бинты.

— Какой заботливый!

— Не рычи, — она шмыгает носом и целует. Очень — очень нежно и так отчаянно, что у меня сводит живот. Стараюсь отвечать. Медленно поднимаю руку, касаюсь ее волос, нахожу личико, глажу пальцами. Она берет мою ладонь своей, раскрывает и прижимается щекой. Мне нравится чувствовать ее. Хотелось бы еще видеть.

Глава 27

Анна

Максу становится хуже. Лоб покрылся испариной. Парень весь горит и тихо стонет с закрытыми глазами. У меня тоже температура, но я могу держаться на ногах. Его же состояние пугает все больше. Он очень долго лежит на ледяном полу. Холод просачивается даже через матрас. Он везде. Его становится все больше. Стуча зубами, обнимаю себя обеими руками за плечи. Знобит. У меня по ощущениям чуть выше тридцати восьми и раз еще знобит, температура продолжает подниматься. Болит голова, и опять накатывает истерика от страха и безысходности. Я сейчас вообще одна. Максим хотя бы говорил со мной и было легче.

Снова смачиваю кусок своей форменной рубашки, укладываю Максу на лоб. Плавно поворачиваю его голову на бок, подношу к губам пластиковое горлышко бутылки, вливаю в рот немного воды. Он тяжело сглатывает и снова замирает. Слежу за тем, как он дышит. Осознавать жутко, что этого вдруг может больше не случиться и я не свожу взгляда с его едва заметно поднимающейся на вдохах груди.

Что заставляет меня держаться? Наверное, Макс. Без него я бы уже сошла с ума в ледяном помещении без единого окна. Время смазалось окончательно. Мы спим по очереди, едим безвкусную еду, чтобы были силы, и греемся друг об друга и Грома, который снова с нами.