Моя особенная девочка. Я тебя нашел

Да я даже в самом кошмарном сне не могла себе представить, что окажусь в такой ситуации. Где-то там моя любимая теплая кроватка, горячий душ, одноклассники и наши с Максом первые поцелуи на крыше. Сейчас бы все отмотать назад или проснуться. Как бы я хотела проснуться в своей комнате, а лучше обнимая здорового Макса. Он бы улыбался и приставал, а потом сбежал бы от меня в душ, а я бы краснела и прятала лицо в подушку, понимая, по какой тонкой грани наших отношений мы с ним ходим. Еще не взрослые, но уже не дети… И я сейчас в полной мере осознаю и безмерно ценю то, как он заботился обо мне все это время, терпел капризы, уважал желания и очень аккуратно нарушал личные границы приручая, давая возможность привыкнуть ко всему, чего у меня раньше не было.

— Я так люблю тебя, — шепчу, устраиваясь у него на плече и стараясь прижаться как можно теснее, чтобы согреться самой и согреть его. — Я и сама не представляла, насколько сильно. Ты держись, пожалуйста, Авдеев. Я тебя очень прошу.

Шмыгнув носом, стараюсь проглотить вязкий ком в горле и поспать. Голова очень тяжелая. Радует, что меня перестало колотить. Температура больше не растет, и я совсем ненадолго проваливаюсь в сон, все время вздрагивая от стонов Макса и прислушиваясь к его дыханию.

Меняю тряпку на его лбу, даю воды и снова сплю урывками.

О времени суток узнаю от вошедшего амбала, одного из людей Томаса.

— Завтрак, — он небрежно швыряет мне поднос.

— Нужны лекарства, — хриплю севшим голосом. — Жаропонижающее, противовоспалительное и одеяло. Любое. Или куртки. Ему плохо. Совсем, — стараюсь не плакать. Мои слезы Максу не помогут.

— А больше ничего тебе не надо? Может еще коктейль принести и кровать двуспальную?

— Томаса позови! — рявкаю на него. Грудь дерет от простуды и злости.

— Нет его. И до вечера вряд ли появится. Гром, пошел гулять, — с пренебрежением зовет пса.

Черный как сама ночь доберман, недовольно рыкнув все же поднимается. Тут он не гадит, воспитанный. И еду нашу не берет. Даже воду не трогает, я предлагала.

— Нам нужны лекарства! — настаиваю на своем. — Он может не дожить до следующего дня, ты понимаешь?! Посмотри на него! Вы ему голову разбили! Сразу обработать не дали, — меня опять начинает колотить. В этот раз не от озноба, а от гнева, не вмещающегося в мое хрупкое, успевшее еще похудеть тельце. — Ты готов отвечать не только за наше похищение, но и за его смерть?! Лично готов?!

— Сейчас посмотрю, что есть, — уже спокойней отвечает мужик и сваливает, забрав с собой собаку.

А я пытаюсь разбудить Макса. Надо заставить его съесть хотя бы две ложки серой жижи, по недоразумению названной овсяной кашей. И дать еще воды. Он теряет ее больше, чем пьет. Даже я знаю, что это плохо.

Покормить Максима не получается. Его тут же тошнит и воду желудок принимает не сразу.

Мне раньше казалось, что я достаточно брезглива, привыкшая жить в иных условиях. Сейчас спокойно разрываю остатки своей рубашки на тряпки и убираю за Максом. Обтираю его чистой тряпкой, потратив еще немного воды из бутылки.

Амбал возвращается. Удивленно смотрит на меня в одном спортивном лифчике. Хорошо, что я надела его, а не кружево, как собиралась в тот день.

— Только попробуй! — скалюсь как маленький зверек, которому уже нечего терять.

Он усмехается, швыряет на пол старое шерстяное одеяло в синюю клетку. Я такие только в старых фильмах видела. Видимо Макс был прав. Это заброшенная больница или тюрьма. Разворачиваю одеяло. В нем обнаруживаю блистер парацетамола. Хоть что-то.

— У нас вода заканчивается.

— А ты мимо лей меньше, — он смотрит на лужу возле матраса. Объяснять ему ничего не стала. Пусть идет в задницу!

Воду он нам все же приносит, а заодно забирает тарелки. Грома нет. Его приведут ближе к вечеру. И время тянется. Без рубашки холодно. Я пью две таблетки парацетамола сама, еще две превращаю в порошок при помощи старой деревянной ножки от стула, размешиваю в воде и вливаю в Макса, надеясь, что его снова не вывернет. Он давится, но пьет. Укрываю нас одеялом и стараюсь спать. Так время идет быстрее.

Таблетки действуют. Мне становится легче. Максиму тоже. Его дыхание меняется. Он открывает свои красивые зеленые глаза, подернутые мутной пленкой. Не удержавшись, прижимаюсь к его губам и даже не целую, просто дышу им и хочу чувствовать его как можно ближе.

— Люблю, — хрипит, едва шевеля губами.

— Молчи, — прикладываю пальчик к его губам, заставляя молчать.

Не надо ему сейчас тратить силы на признания. Он и так держался, сколько мог, пока я паниковала и плакала. Сейчас тоже пытается. Меня переполняет чувствами к нему. Это такой мощный ресурс, который не дает нам рухнуть в чертову бездну.

Все повторяется. Таблетки быстро перестают действовать. Макс возвращается в пугающее меня состояние. К нам приводят Грома. Пес вылизывает лицо парня и ложится рядом.

Еда, вода, сон урывками и бесконечно тянущееся время. Снова завтрак. Его приносит сам Томас, молчаливый и задумчивый сегодня. Мрачно глянув на меня, снимает с себя футболку, швыряет мне и исчезает. А я не гордая, я не отказываюсь.