Моя прекрасная убийца

Мы остановились на довольно большой ровной площадке среди скал. Там нас ждали двое мужчин. На одном была форма местной полиции. Другой, пониже ростом, со светлыми волнистыми волосами представился как доктор Вулкович. Или что-то в этом роде.

Убитая лежала на краю площадки, покрытая красно-белым купальным халатом. Издалека она была похожа на большую экзотическую рыбу. Я подошел и приподнял халат там, где из-под него виднелись светлые волосы.

Это была фрау Цирот.

Я закрыл халатом окровавленную шею и лицо покойной, выпрямился и поднял глаза на высокого худого коллегу.

— Да, — сказал я, — могу вам помочь. Я знаю убитую.

— Прекрасно! — откликнулся он.

Ничего прекрасного я в этом не видел.

Мы постояли, отвернувшись от трупа. Дождь усиливался.

Маленький светловолосый врач уже выбрался наверх, на дорогу. Из его красной кожаной сумки свисал конец резиновой трубки.

Степанович сказал несколько слов полицейскому, который, спасаясь от дождя и ветра, поднял воротник своей форменной куртки. Они прозвучали как приказ. Полицейский кивнул.

— Кто же она? — спросил меня, наконец, Степанович.

Я рассказал все, что знал. У меня не было выбора, хотя я понимал, что будет означать для Франциски эта находка. Но я обязан был ему сказать.

Пока я рассказывал, мы медленно перебирались с камня на камень, направляясь к дороге.

— Она работала в той самой фирме, где и эта девушка, которая сейчас здесь?.. — спросил он, избегая смотреть на меня.

— Да, — ответил я, — верно. Она были свидетельницей последнего разговора убитого в Гамбурге Ладике с Франциской, о чем дала показания во время следствия.

Мы выбрались на дорогу. Галька зашуршала у нас под ногами.

— А как, простите, был убит этот мужчина в Гамбурге? — спросил он.

— Точно таким же способом, — тихо ответил я.

— Как? — переспросил он.

— Ножницами, — сказал я и, как ребенку, изобразил двумя пальцами ножницы.

— Вы пройдете со мной в отель? — спросил он.

— Конечно, — сказал я, — если вы считаете нужным.

Врач попрощался с нами, сел на свой мопед, который я раньше не заметил, и уехал.

Мы забрались в маленький «фиат». Когда Степанович развернулся, фары осветили насквозь промокшего полицейского, который остался внизу на камнях сторожить труп.

— Дурацкая история! — сказал Степанович, когда мы ехали к отелю «Метрополь». И больше не проронил ни слова.

— Да, — согласился я и тоже замолчал.

Правый «дворник» у «фиата» был неисправен. Он рывками размазывал по стеклу грязь, так что я ничего не видел. Впрочем, было бы нелепо любоваться красотами пейзажа во время этой короткой ночной поездки до отеля «Метрополь», прямо у освещенного входа в который Степанович остановил машину.

Портье за стойкой вытаращил глаза, когда мы появились в холле. Мой спутник что-то сказал ему своим низким голосом и взялся за телефон, стоящий рядом с полкой для ключей. Он набрал номер и принялся говорить.

— Hui! — сказал портье, закусил губу и озабоченно посмотрел на меня.

Чертовски обидно, что я не понимаю их языка. Возникает дурацкое чувство. Кажешься себе павианом в клетке, на которого глазеют люди и отпускают всякие шуточки.

Повесив трубку, Степанович объяснил мне, что доложил обо всем своему начальству в Хвар и распорядился увезти труп.

— А теперь давайте вместе поговорим с мужем убитой, — сказал он.

— Давайте, — сказал я.

Иногда снятся кошмары, когда идешь по длинному, пустому, бесконечному коридору, не оглядываясь, зная, что там, где этот коридор все же заканчивается, тебя подстерегает беда… Такое же чувство я испытывал, когда мы отправились искать господина Цирота, чтобы сообщить ему о смерти жены.

От портье Степанович узнал, что Цирота в номере нет.

— Он собирался в бар! — объяснил он мне.

— Когда это было? — спросил я.

Степанович перевел вопрос.

Портье пожал плечами и что-то сказал, посмотрев на часы.

— Прошло около двух часов, — перевел Степанович.

По коридору мы прошли в бар, находившийся в подвале отеля «Метрополь».

Коридор был так же пуст, как в моих кошмарах, разве что здесь резко пахло табаком и вином.

Бар был тесным, с низким потолком. В красном свете здесь толпилось множество народа. Разговоры сливались в неразличимый гул. Звучала негромкая музыка — играл то ли приемник, то ли магнитофон.

Я сразу увидел Цирота. Он сидел в нише у стены, в компании какой-то четверки. Правую руку он положил на плечо толстяка, сидевшего рядом, а левой подпирал голову. Он был в стельку пьян. Другие тоже были сильно навеселе. Но Цирот их далеко превзошел. Пустые винные и пивные бутылки на столе, стаканы со сливовицей свидетельствовали, что общество гуляло по полной программе. И программа была исчерпана.

Подойдя к столу, мы услышали, как толстяк говорил Цироту:

— Это тебе надо было видеть, Эрих, тогда, в Донец-бекене… там было на что посмотреть! Никто не мог нам встать поперек дороги, точно тебе говорю, Эрих! Мы их понесли, как… Да, надо было тебе поглядеть, Эрих… А что теперь?

В припадке нежности он сжал толстыми пальцами физиономию Эриха, а потом тяжело уронил руку на стол.