Моя прекрасная убийца

— Слушаю вас, — сказал Цирот.

— Вы видели свою жену? — спросил Степанович и, когда заметил, что Цирот не понял, взглянул на меня.

— Вы видели, как ваша жена пошла к морю? — спросил я.

Цирот подумал и протянул неуверенно:

— Да… Вроде бы да…

— Она шла одна? — спросил Степанович.

— Я не знаю, — ответил Цирот. — Там на дороге были еще какие-то люди, и вообще уже стемнело…

— Вы не узнали никого из этих людей? — спросил Степанович.

Цирот покачал головой.

— Кто это был? Мужчины? Женщины?

— Я не знаю, — ответил Цирот.

Мы проводили его до дверей номера.

— У вас есть снотворное? — спросил я.

— Да! — ответил он.

— Примите две таблетки! — посоветовал я.

— Хорошо, — пробормотал он рассеянно и вошел в комнату.

— Вы полагаете, есть опасность, что он наделает глупостей? — спросил меня Степанович, когда за Циротом закрылась дверь.

— Едва ли, — сказал я. — Не думаю.

И тут, наконец, последовал вопрос, которого я ждал все это время:

— Не знаете ли вы, господин Клипп, где фройляйн Янсен провела этот вечер?

— Нет, — сказал я.

Потом Клипп-влюбленный целых двенадцать секунд боролся с Клиппом-полицейским. Победил Клипп-полицейский, и я добавил:

— Я провел с ней только часть вечера.

— А в какое время ее не было с вами? — спросил Степанович.

— Она отлучалась после половины одиннадцатого, где-то на полчаса. Нет, минут на сорок пять, — сказал я осторожно, а внутри у меня бушевали самые противоречивые чувства.

Степанович задумчиво покусывал черный ус. В траурном молчании, напоминая похоронную процессию, мы спустились в холл.

Из бара в подвале доносились смех и разудалая песня «Кто вырастил тебя, прекрасный лес…»

Часы над стойкой показывали без пяти час.

Порыв ветра, который налетел, стоило нам выйти на улицу, отнес слова Степановича в сторону. Я не расслышал ровно ничего. Но я и так знал, что он скажет. Что он обязан сказать.

Он еще помолчал, а потом сообщил неизбежное:

— Я должен задержать фройляйн Янсен, господин Клипп!

У него не было иного выхода.

— Пойдемте со мной, — добавил он.

Мы снова забрались в крохотный «фиат» и затряслись по булыжной мостовой, возвращаясь в отель «Венеция». Ехали молча. Говорить было не о чем.

В отеле стояла тишина. Только в двух комнатах еще горел свет.

Мы как раз выходили из машины, когда портье собирался запереть входную дверь. Степанович сказал ему фразу из одних шипящих. Портье послушно кивнул и сунул палец между горлом и воротником рубашки, как будто тот вдруг стал его душить. Мы поднялись по лестнице и зашагали по коридору. Мне казалось, что я иду по нему уже всю жизнь и буду идти еще вечность — к номеру, где жила Франциска!

Позже мне пришло в голову, что мой югославский коллега отлично знал, где ее номер.

Вчера в это время мы с Франциской сидели рядом в лодке, неподалеку от которой плавала акула, и целовались. А сейчас мне предстояло оказать содействие в ее задержании этому длинному, смуглому, немногословному полицейскому-югославу.

Какая-то сумасшедшая жизнь. Как американские горки.

Перед дверью номера Франциски мое настроение упало до нижнего предела.

— Мне постучать? Или лучше вы? — спросил Степанович деликатно.

Я постучал. Склонив головы, мы ожидали ответа. Где-то за стеной шумела вода. Кто-то кашлял. На улице мяукала кошка. Больше не было слышно ни звука.

Затем раздался тонкий голосок, сонный и смущенный:

— Кто там? Что случилось?

— Это я, Лео! — сказал я. — Открой, Франциска!

Она хихикнула, а потом ответила сердито-ласково:

— Ты с ума сошел! Среди ночи!

— Понимаю, — сказал я, лихорадочно пытаясь найти какое-то объяснение своему визиту, чтобы она не слишком испугалась. Но в голову мне так ничего и не пришло. Я посмотрел, ожидая поддержки, на Степановича, но тот отвел взгляд и принялся покусывать свои усы.

— Кое-что случилось, Франциска. Открой, пожалуйста! — сказал я.

— О господи! — вскрикнула она уже испуганно.

Я слышал, как по линолеуму зашлепали босые ноги, затем замок щелкнул, и на пороге появилась Франциска. Широко раскрыв глаза, она воззрилась на Степановича.

— Что… что случилось? — прошептала она.

— Меня зовут Степанович, — сказал тот. — Я из полиции. Извините, но я должен…

Он растерянно огляделся.

— Нельзя ли нам войти?

Франциска кивнула и отступила. Она была очень бледна, хотя, возможно, это просто казалось в свете неоновой лампы. Степанович вошел, я за ним. Она закрыла дверь и, встав со мной рядом, сказала:

— Слушаю вас.

В комнате царил легкий беспорядок, как всегда бывает в гостинице, когда живешь там некоторое время — ведь негде особенно расставлять всякий хлам, который люди привозят с собой и накапливают: книги, журналы, почтовую бумагу, какие-то кремы, таблетки, дезодоранты, бижутерию, тряпичные игрушки…

— Вы пришли по поводу убийства Альфреда Ладике, да? — спросила Франциска уже спокойнее и увереннее.

— Не совсем! — сказал Степанович. Он слегка замялся.

Я не ожидал, что он может растеряться. С кем бы он ни говорил до этой минуты — с полицейскими, гостиничными служащими, с Циротом или со мной — всегда был сама невозмутимость.

— Где вы провели вечер, фройляйн Янсен? — задал он, наконец, вопрос. — Начиная с половины одиннадцатого.