Моя прекрасная убийца

Остальные трое, женщина и двое мужчин, взялись было под руки и только собрались запеть, раскачиваясь за столом, но тут подошли мы.

— Господин Цирот! — позвал я.

Он медленно поднял глаза.

— Здравствуйте, господин Цирот!

— Это к тебе, Эрих, — толкнул его в бок толстяк.

— В чем дело? — осведомился Цирот.

— Мы хотели бы с вами поговорить, — сказал я.

— Парень, а ведь я тебя знаю! — заявил Цирот, поднимаясь. Глаза его блуждали, голова тряслась. Его шатало из стороны в сторону.

— Да, — сказал я. — Виделись в Гамбурге.

Трое других вдруг грянули «Однажды на Рейне» и принялись раскачиваться. При этом женщина плечом то и дело задевала бедро Степановича.

— Выйдем-ка на минутку! — повысил я голос, потому что презрительная усмешка на лице югослава вывела меня из себя.

— Слушаюсь! — сказал Цирот и встал.

Он поднялся, вышел из-за стола, протянул руку сначала Степановичу, потом мне.

— Очень приятно, Цирот, — повторил он дважды, глупо ухмыляясь.

Мы взяли его в середину. Идти самостоятельно он был еще способен.

— Это тебе надо было видеть! — вдруг опять завопил толстяк.

— «Однажды на Рейне…» — распевали остальные.

Мы направились к выходу, и к нам тут же подскочил официант.

— Платить, пожалуйста, господин!

— Номер двадцать… двадцать… двадцать восемь!.. — еле ворочая языком, пробормотал Цирот. — Рассчитаемся завтра, приятель!

— Я бы попросил… — не отставал кельнер.

Степанович сказал ему несколько слов, которые прозвучали резко, как удар бича. Кельнер вздрогнул. «Dobre», — прошептал он, поклонился и замер как вкопанный, глядя на нас с открытым ртом.

Мы вышли в коридор и остановились.

Цирот прислонился к выбеленной известью стене и спросил:

— А в чем, собственно, дело?

— Когда вы видели в последний раз свою жену? — ответил я вопросом на вопрос.

— Она исчезла? — Он засмеялся, но вдруг смолк, обвел нас мутным взглядом и завопил, что было сил: — Где моя жена?

Несмотря на сильное опьянение, у него в голосе зазвучало какое-то беспокойство, даже паника.

— Ваша жена мертва! — с расстановкой сказал Степанович. Голос у него был низкий, бархатный.

Цирот закрыл глаза и потряс головой, как будто в уши ему попала вода.

— Что он говорит? — спросил он, вцепившись в мой рукав.

— Да, это правда, — подтвердил я. — Соберитесь, господин Цирот! Возьмите себя в руки. Ваша жена мертва!

Цирот смотрел остекленевшим взором то на Степановича, то на меня.

— Это какая-то глупая шутка, — сказал он и скривил губы в бессмысленной улыбке. — За такие шутки… я вас обоих…

Потом его пьяная ухмылка как-то сразу сползла с лица. Он посмотрел на нас с ужасом, как на привидения, и прошептал:

— Мертва?

Степанович кивнул.

— Несчастный случай? Была пьяна? — прошептал он.

— Нет! — сказал я. — Ее убили.

— Нет! Нет! — воскликнул он и замахал руками.

— Ее убили, — повторил я.

— Это так, — подтвердил Степанович.

— Где… где она?.. — дрожащим голосом спросил Цирот.

— Пройдемте с нами! — предложил я.

Мы поднялись наверх. Потрясенный известием, Цирот шел неестественно прямо, твердо ступая между нами. Никто из нас не говорил ни слова. Когда мы проходили через холл, портье что-то крикнул Степановичу. Тот только махнул рукой. На улице дождь лил как из ведра. Друг за другом мы перебежали до угла отеля, стараясь держаться под балконами. Дул сильный ветер. Было холодно и темно, хоть глаз выколи. На углу Степанович включил фонарик, сказал Цироту: «Идите сюда», — схватил его за руку и повел через дорогу. Цирот обернулся ко мне и спросил удивительно трезвым голосом:

— Где она?

— Сейчас, — ответил я.

Скоро мы были на пляже и, с трудом сохраняя равновесие на камнях, пробирались за Степановичем, который освещал дорогу фонариком.

Увидев жену мертвой, Цирот не заплакал, не закричал, не застонал. Он опустился на колени перед ней и несколько раз пробормотал ее имя — Гизела, борясь с дурнотой, явно вызванной смесью пива, вина и сливовицы.

Вскоре приехала вызванная Степановичем машина. Подошли двое парней с носилками и погрузили на них мертвое тело. Промокший до нитки полицейский молча помогал им. Халат сбился, открылась рукоятка ножа, торчащая из раны на шее.

Цирот изменился в лице, отвернулся и сжал кулаки.

Дождь стал потише, но ветер усиливался. Когда мы поднимались на дорогу, я спросил у Цирота:

— У вас есть подозрения — кто мог убить вашу жену?

— Не знаю, — сказал он. — Она хотела пойти купаться, и мы из-за этого чуть не поссорились. Я считал, что это… это… глупо. По ночам нормальные люди не купаются… Но ей хоть кол на голове теши! Пошла! А я отправился в бар, так как разозлился и решил промочить горло. Думал, она зайдет за мной, когда вернется. А потом мы разговорились с этими, из Гельзенкирхена. Ну, и вот…

— Когда вы пришли в бар? — спросил я.

Степанович, который внимательно слушал нас, кивнул в знак того, что хотел задать тот же самый вопрос.

— Когда? — переспросил Цирот, — да сразу же, как жена ушли к морю. На часы я не посмотрел… Простите, мне что-то нехорошо. Я бы выпил кофе!

— Было бы лучше, если бы вы пошли спать! — посоветовал я.

— Еще один вопрос, пожалуйста, — вмешался югослав.

Мы стояли под балконом, укрывшись от дождя.