Моя работа в Москве и Финляндии в 1939-1941 гг.

В эти дни Молотов находился с известным визитом в Берлине2. Вернувшись оттуда, он пригласил меня и сообщил, что обсуждал там проблему никеля в Пет-само. Германия отказывается от своих претензий на разрешение на работу в Печенге и не имеет ничего против передачи разрешения Советскому Союзу или совместному предприятию. Германия заинтересована только в получении никелевой руды. Англичане, в свою очередь, готовы на временную передачу разрешения, что, по его мнению, достаточно для урегулирования проблемы. Таким образом, финское правительство может немедленно приступить к принятию решений. Ответил, что по нашим законам временного согласия англичан недостаточно, а необходим безусловный отказ треста от имеющегося у него разрешения. Ранее мне казалось, что он, Молотов, согласен с нами о необходимости получения безусловного согласия треста. Молотов ответил, что это было недоразумение. «Вы постоянно говорили о согласии треста, но я придерживался иного мнения». Финляндия должна урегулировать этот вопрос тем или иным образом. Я обратил также внимание на условие англичан о запрете поставок никеля Германии, на что Молотов ответил: «Продавайте весь никель Советскому Союзу, а мы решим этот вопрос». Было понятно, что Советский Союз будет поставлять Германии причитающуюся ей долю. Молотов добавил, что мы долго испытывали его терпение, но теперь хватит, и грозным тоном потребовал, чтобы решение было найдено в первую очередь. Когда я заявил о согласии с ним, что необходимо быстрое решение, Молотов заметил, что я уже много раз давал один и тот же ответ, но дальше мы не продвинулись. Обещал дать ответ так быстро, как только смогу.

В ходе этих бесед окончательно определилась позиция Кремля. Там пришли к мнению, что своего согласия Англия давать не намерена, и, таким образом, это дело должны урегулировать мы, финны, «тем или иным образом», что, в крайнем случае, означало изменение законодательства. Принятие чрезвычайного закона об отъёме собственности у законного собственника, в данном случае у англичан, которые не нарушали соглашения, противоречило нашему пониманию права. Мы оказались в трудном положении. Ни одна из сторон, ни Германия, ни Англия, нас не поддерживала. Англичане считали, что они не могут ничего сделать в этой ситуации, и не хотели прибегать к более жёсткому языку в Москве. Германия прямо сообщила в Москву, что она не будет возражать против передачи разрешения смешанному финско-советскому обществу, если договор между Германией и Финляндией о поставках никеля останется в силе в сегодняшнем виде. От этих германских заявлений помощи в наших переговорах с Кремлем не было. Напротив, Молотов подчёркивал (явно исходя из того, что мы надеемся на поддержку Германии), что вопрос будет легко урегулирован между Советским Союзом и Германией.

Итак, мы оказались в одиночку между тремя большими, и так же в одиночку мы должны были принимать решение. «Положение наше сложное, – передавал я по телеграфу в Хельсинки, – но если кого-то из этой тройки приходится исключать, то это, к моему сожалению, Англия, которая от нас географически дальше, а политически менее важна. Речь идёт о политическом решении, которого мы не можем избежать, ведь наша пассивность означала бы ещё более важное решение. Англии надо объяснить, что это вынужденное действие». После беседы с Молотовым, обстоятельно обсудив ситуацию с моим помощником, советником-посланником Хюнниненом, я сообщил в Хельсинки в качестве своего мнения: «Учитывая неоднократно высказанные мне угрозы о возможных мерах, о чём я сообщал телеграфом, а также поскольку в этом деле Советский Союз зашёл довольно далеко, подтверждаю свои серьёзные опасения о начале действий со стороны Советского Союза, если вопрос не получит положительного для него развития. Вместе с Хюнниненом предлагаем принять советское предложение».