— Le mal de vivre, — повторил Бенуа. Он был низкорослый и коренастый, с широким лицом, а одет был в пару замусоленных «кархарттов»{17}
с красными подтяжками поверх драной фланелевой рубахи и канадскую шапку-менингитку, натянутую поверх курчавых черных волос. В жесткой бороде поблескивали седые пряди. В одной ручище он сжимал горлышки сразу нескольких винных бутылок, в другой — бутылку из-под «Танкерея». Взгляд его упирался поверх головы Рут куда-то не так уж и вдаль, где явно обосновался французский стих. Шум и лязг, издаваемые центром переработки, казалось, утихли на минуту, чтобы дать ему высказаться.— Да, конечно, это значит «боль жизни», — сказал он. — Или «болезнь», или, может, «жизнь зла», «злая жизнь», как в les fleurs du mal{18}
. Или, еще проще, «горечь жизни» в противоположность la joie de vivre{19}.Он сделал паузу, насладиться послевкусием слов, а потом бросил бутылки в квадратное отверстие дробилки. Грохот от разбивающегося стекла был оглушительным.
— А что? — прокричал он.
— О, ничего, — ответила Рут. Внезапно она перестала понимать, что нужно говорить Бенуа, а что — нет, и сколько информации до него дойдет сквозь этот грохот. — Просто услышала песню.
Ну как объяснить все обстоятельства — что это были слова песни, которая пелась для призрака, что прочла она их в дневнике, который нашла на берегу в покрытом морскими желудями пакете? Она хотела попросить его помочь перевести с французского ту тетрадь, она даже принесла ее с собой, но все это было слишком сложно. Свалка субботним утром была не лучшим местом для сложных разговоров.
На парковке у нее за спиной пикапы, разбрызгивая грязь, пробирались к мусорным ящикам или сдавали назад, к дороге. Не так давно на острове была запущена программа по сбору мусора, но островитяне предпочитали делать все по-старому. Им нравилось приезжать на свалку, чтобы лично избавиться от своих отходов. Им нравилось шлепать отсыревшие коробки с жестянками и пластиковые бутылки на стол для переработки, отделять картон от бумаги, кидать в дробилку стекло. Им нравилось прочесывать полки и вешалки «Фристора», который был ближайшим аналогом супермаркета на острове. Поездка на свалку была чем-то вроде поездки в торговый центр. Субботним утром это сходило за развлечение. Снаружи бегали дети, притворяясь, что играют в World of Warcraft
— Да, — сказал Бенуа. — Это очень знаменитая песня. Ее пела Barbara.
Имя он произнес по-французски, лаская губами каждый слог и со смаком раскатывая в горле задние r.
— Вообще-то нет. Певицу звали Моник…
Он нетерпеливо помахал рукой:
— Серф, да-да, это она же. Barbara — ее сценическое имя, поклонники его знают. У нее множество поклонников. Вы тоже?
— Ну вообще-то никогда ее не слышала, — сказала Рут. — Просто наткнулась на стихи в одной книге, и мне стало интересно, что они значат…
Бенуа прикрыл глаза и начал говорить. Ей пришлось наклониться к нему, чтобы расслышать сквозь равномерный грохот дробилки.
—
Он открыл глаза.
— Это помогло?
— О да, — сказала она. — Да, думаю, помогло. Спасибо большое.
Бенуа продолжал ее разглядывать.
— И это все, что вы хотели? Вам не нужна помощь с переводом всего остального? Там же еще был блокнот какой-то на французском, non?
Она взглянула на раззявленную пасть дробилки.
— Мюриел?
— Дора, — ответил Бенуа. Он ухмыльнулся, показав дырку на месте переднего зуба.
— Ну конечно.
— Mais, j’adore Barbara{20}
, — сказал он. — И теперь я хочу вам помочь. Здесь слишком шумно. Может, нам стоит пройти в библиотеку?Он громогласно призвал одного из своих дрэдастых подручных, чтобы тот подменил его, свистнул собаке и повел Рут через парковку, вверх по насыпи, изысканно украшенной старыми грузовыми покрышками с высаженными внутри геранями, в маленькую комнатку позади гаража, в котором стоял вилочный погрузчик. Маленький пес бежал впереди и гавкал.