Моя сестра – Елена Блаватская. Правда о мадам Радда-Бай

Баваджи должен был написать на неизвестном ему русском языке: «Блаженны верующие, как сказал Великий Адепт». Он хорошо выучил свой урок, он запомнил правильно форму всех букв, но… пропустил две в слове «верующие», пропустил е и ю.

– Блаженны врущие! – громко прочел я, не удерживаясь от разобравшего меня хохота. – Лучше этого быть ничего не может! О, Баваджи! Надо было лучше подготовиться к экзамену!

Крохотный индус закрыл лицо руками, бросился из комнаты, и я расслышал вдали его истерические рыдания.

Блаватская сидела с искаженным лицом.

– Так вы думаете, что это я подучила его? – наконец крикнула она. – Вы считаете меня способной на такую вопиющую глупость!.. Это над ним, бедным, «скорлупы» спиритические забавляются… а мне вот такая неприятность!.. Бог мой, так неужели бы я, если б захотела обмануть вас, не могла придумать чего-нибудь поумнее! Ведь это уж чересчур глупо!..

Показание т-те де Морсье

Когда Баваджи приехал в Париж в сентябре, он мне сказал приблизительно следующее: «Вам можно сказать все, я могу вам рассказать, что г-жа Блаватская, зная, что может заполучить г-на Соловьева только с помощью оккультизма, постоянно обещала ему открыть в Вюрцбурге разные тайны и даже приходила ко мне, говоря: «Ну, что же я могу еще ему сказать? Баваджи, спасите меня, найдите что-нибудь и т. д., я уж больше не знаю, что выдумать…» Е. де Морсье.

С этого неудавшегося феномена дело пошло быстрее, и я видел, что скоро буду в состоянии послать мистеру Майерсу и всем заинтересованным лицам весьма интересные добавления к отчету психического общества.

XV

Русское писание Баваджи с его «блаженны врущие» сразу подвинуло мои дела. Блаватская все еще сильно страдала, но уже могла кое-как пройтись по комнатам. Работала она, несмотря на болезнь свою, в четыре руки: доканчивала статьи для «Русского вестника», писала фантастические рассказы, переводила, уж не помню что, для своего «Theosophist’a», готовилась к начатию «Тайного учения». В скором времени должен был приехать к ней из Англии Синнетт, которому она намеревалась диктовать новую правду «о своей жизни».

Покуда же в полном одиночестве она тосковала и никак не могла обойтись без меня. Я должен был во что бы то ни стало воспользоваться этим временем, а то появятся ее «нерусские» друзья, и она ускользнет от меня.

Она ежедневно, когда я приходил к ней, старалась сделать мне что-нибудь приятное, то есть произвести какой-нибудь маленький феноменчик; но ей никак этого не удавалось. Так, однажды раздался ее знаменитый «серебряный колокольчик» – и вдруг возле нее что-то упало на пол. Я поспешил, поднял, и у меня в руке оказалась какая-то хорошенькая, тонкой работы и странной формы маленькая серебряная штучка. Елена Петровна изменилась в лице и выхватила у меня эту штучку. Я многозначительно крякнул, улыбнулся и заговорил о постороннем.

В другой раз я сказал ей, что желал бы иметь настоящую розовую эссенцию, приготовляемую в Индии.

– Очень жаль, у меня такой нет, – ответила она, – вообще сильно пахучих веществ я не люблю и не держу; но не ручаюсь, что вы не получите из Индии розовую эссенцию, ту самую, о которой говорите, и даже весьма скоро.

Следя за ней с этой минуты, я отлично видел, как она отворила один из ящиков своего стола и вынула оттуда что-то. Потом, через полчаса времени, она, походив около меня, очень ловко и осторожно опустила мне в карман какой-то маленький предмет. Если бы я не наблюдал каждого движения и не понимал, зачем именно она кругом меня ходит, я, вероятно, ничего бы и не заметил.

Но я тотчас же вынул из кармана маленький плоский пузырек, откупорил его, понюхал и сказал:

– Это не розовая эссенция, Елена Петровна, а померанцевое масло – ваш «хозяин» ошибся.

– Ах, черт возьми! – не удержавшись, воскликнула она.

Наконец настал решительный день и час. Я пришел и увидел, что она в самом мрачном и тревожном настроении духа.

– Что с вами, на вас лица нет! Случилось что-нибудь? – спросил я.

– Я получила сегодня такие возмутительные, подлые письма… лучше бы и не читала! – воскликнула она, вся багровея и с признаками того раздражения, во время которого она совсем теряла голову и была способна на всевозможные глупости, о которых потом, вероятно, часто жалела.

– От кого же письма? Из Лондона?

– Да, из Лондона, все равно от кого… от обманных друзей, от людей, которым я делала одно только добро и которые готовы наплевать на меня теперь, когда мне именно нужна вся их поддержка… Ну что ж, ну и конец всему! Ну и поколею! Так им от этого нешто легче будет!.. Совсем плохо, друг мой, такие дела! Дрянь – дела, хуже не бывало!..

– Да, вот… такие дела, – сказал я, – а вы тут игрушечками занимаетесь, феноменчики мне устраиваете.

Она блеснула на меня глазами и пробурчала:

– Так ведь вам же все феноменов требуется!

– И из России есть письмо, – прибавила она уж иным тоном, – моя милая X. пишет… едет сюда, ко мне, на днях будет.

– Очень рад слышать, – сказал я и подумал: «Ну, теперь скорее, скорее, пока нет помехи и пока она в таком настроении!».

И тотчас же явился прекрасный случай мне на подмогу.