Моя сестра – Елена Блаватская. Правда о мадам Радда-Бай

Блаватская заговорила о «Theosophist’e» и упомянула имя Субба-Рао как индуса, обладающего весьма большой ученостью.

– И какое у него лицо умное, замечательное! Помните, я вам прислала группы теософов и подписала имена… Неужто вам не бросилось в глаза его лицо?

– Не помню что-то.

– Да вот, постойте, вон там, на столике, откройте шкатулку и поищите… там должна быть его карточка вместе со мною, Дамодаром и Баваджи.

Я отпер шкатулку, нашел портрет и подал его ей вместе с пачкой хорошо мне знакомых китайских конвертиков, в которых обыкновенно получались «избранниками» письма махатм Мории и Кут-Хуми, появляющиеся «астральным путем».

– Вот, Елена Петровна, и я советовал бы вам подальше прятать запас этих «хозяйских» конвертиков. Вы так ужасно рассеяны и неосторожны.

Легко себе представить, что сделалось с нею. Взглянув на нее, я даже испугался: ее лицо совсем почернело. Она хотела сказать что-то и не могла, только вся бессильно дергалась в своем громадном кресле.

– Да и вообще пора же наконец кончить всю эту комедию, – продолжал я. – Давно я уж гляжу на вас и только удивляюсь. Вы такая умная женщина, а относитесь ко мне, как малый ребенок. Неужели вам, в самом деле, до сих пор не ясно, что еще в Париже, после «феномена с портретом в медальоне», я убедился в поддельности ваших феноменов. С тех пор эта уверенность могла только возрасти, а не уничтожиться. Мне всегда казалось, что я достаточно «не скрывал» от вас мои взгляды. Я все ждал, что вы наконец сами прекратите смешную игру со мною и станете серьезны.

Елена Петровна вытаращила на меня глаза и всматривалась ими в меня изо всей силы. Я уже достаточно подготовил ее к убеждению, что я человек, любящий посмеяться, легко относящийся к ее обществу, но расположенный лично к ней. Я твердо знал мою роль и также твердо знал, что только этой ролью добьюсь наконец сегодня всего, чего так давно хотел добиться. Пронзительные глаза «madame» не заставили меня смутиться – я улыбнулся и глядел на нее, укоризненно качая головою.

– Так ведь если вы уверены, что я только и делаю, что обманываю всех на свете, вы должны презирать меня! – наконец воскликнула Блаватская.

Ничего, пусть она сочтет меня теперь способным на очень «широкие» взгляды. Я вдруг решился.

– Отчего же! – отвечал я. – Обман обману рознь, есть надувательство и надувательство! Играть роль, какую вы играете, увлекать за собою толпы, заинтересовывать собою ученых, учреждать общества в разных странах, возбуждать целое движение – помилуйте! Да ведь это необычайно, и я невольно восхищаюсь вами! Такой необыкновенной женщины, как вы, я никогда не встречал и, наверное, никогда не встречу в жизни… Да, Елена Петровна, я изумляюсь вам, как настоящей, крупной, геркулесовской силе, действующей в такое время, когда слишком часто приходится встречаться с жалким бессилием. Конечно, «находят временные тучи»… но я думаю, что вы еще сумеете разогнать эти тучи, перед вами громадная арена… и по ней вы шествуете, как гигантский слон, окруженный прыгающими вокруг вас вашими индийскими и европейскими обезьянками «макашками»-теософами! Это грандиозная картина, и вы меня ею просто заколдовываете!..

«Пан или пропал!» – мелькнуло у меня в голове, и я, в свою очередь, впивался в нее глазами. Да, она действительно слон, но ведь и слона можно поймать, если взяться за это умеючи. А я недаром так долго возился с нею, я уже достаточно знал ее и понимал, что минута самая удобная, что она в самом подходящем настроении, что я взял самую настоящую ноту.

Ее мрачная, изумленная и почти испуганная физиономия стала быстро проясняться. Глаза так и горели, она с трудом дышала, охваченная возбуждением.

– Да! – вдруг воскликнула она. – У вас очень горячее сердце и очень холодная голова, и недаром мы встретились с вами! Вот в том-то и беда, что кругом слона, ежели я и впрямь слон, только одни «макашки». Один в поле не воин, и теперь, среди всех этих свалившихся на меня напастей, старая и больная, я слишком хорошо это чувствую. Олкотт полезен на своем месте, но он вообще такой осел, такой болван! Сколько раз он меня подводил, сколько бед мне устроил своей непроходимой глупостью!.. Придите мне на помощь, и мы с вами удивим весь мир, все будет у нас в руках…

Меня всего начинало коробить – и от радости, и от отвращения. Я был у цели, но моя роль оказывалась чересчур трудной. Я мог теперь только молчать и слушать. По счастью, ей уж не нужно было моих слов. Ее прорвало, и, как это всегда с ней случалось, она не могла остановиться.

Она пришла в экстаз, в ее горячем воображении, очевидно, внезапно рождались и созревали самые неожиданные и смелые комбинации, она почувствовала себя вышедшей из так измучившего ее одиночества.