– Monsieur… allons nous deux… madame prie… madame malade…[Мсье, идемте мы оба… мадам просит… мадам больна… –
Увидя, что я собираюсь идти, он как-то странно завизжал, захохотал, начал метаться, слетел стрелой с лестницы и помчался вперед радостным вестником.
Что-то еще придумает удивительная «madame», когда уже, кажется, придумать решительно нечего?
Елена Петровна Блаватская 1875 г.
Я вошел к ней и застал ее на обычном месте, в кресле у стола. Ее лицо было ужасно, все в темно-красных пятнах. Она отдувалась, но изо всех сил старалась казаться спокойной.
– Что это вы, батюшка, вдруг сбежали? – прямо спросила она и не особенно искусно засмеялась. – Что с вами приключилось? Были здесь – и вдруг смотрю: вас нет! Да уж полно, были ли вы у меня сегодня? Может, это мне так только почудилось, что я вас видела и разговаривала с вами?!
– Нет, Елена Петровна, вам не почудилось, что было, то было…
– Так куда же вы девались?
– Видите ли, я могу удивляться вам и очень вами интересоваться, я могу, malgre tout, чувствовать к вам невольное расположение, как к соотечественнице и из ряду выходящей женщине, могу сердечно жалеть вас и желать вам всякого добра, но изо всего этого еще не следует, что вы имеете право предлагать мне «создавать» письма Кут-Хуми! Такое занятие не в моих привычках…
Она не дала мне докончить и закричала:
– Как? Я… я вам предлагала это? Никогда я вам не говорила ничего подобного!..
Мне стало смешно: как же я не догадался, что с этого именно и начнется и что ни с чего другого она, какою я знал ее, и начать-то не может. Но что же будет дальше?
– Ах, так вы не говорили! – сказал я. – Значит, это кто-нибудь другой предложил мне такую почетную обязанность… Но ведь никого, кроме вас, не было, мы были вдвоем…
Она вдруг заплакала самыми настоящими слезами, она хваталась за голову и в отчаянии, весьма хорошо изображенном, металась на своем кресле.
– Какое несчастье! – кричала она. – Опять, опять эта гадость, этот дьявол, этот черный колдун, враг «хозяина» и мой враг овладел мною!.. Он привел меня в бесчувствие и овладел моим телом… Он, значит, говорил моим языком, а я ничего не знаю…
«Боже мой, она с ума сходит, помешалась!» – мелькнуло у меня в голове.
Между тем слезы ее остановились, она несколько притихла и продолжала:
– Да вы, конечно, не поверите, вы сочтете это за вздор, сказку, новую бессовестную ложь, мною придуманную, а между тем вот что со мною случилось… Несколько лет тому назад в Америке… Я уже была почти так же стара и безобразна, как теперь… А между тем ведь на свете бывают всякие безобразия, в меня влюбился там молодой и красивый армянин… Вдруг он является ко мне в дом и начинает обращаться со мной, как только муж может обращаться с женой. Я его гоню вон; но он не идет, он говорит, что я его жена, что мы накануне с ним законно обвенчались, обвенчались при свидетелях, в числе которых был и Олкотт… Я к Олкотту… он, представьте мой ужас, подтверждает… Он был свидетелем на свадьбе и подписался… Так ведь мне каких денег стоил развод с этим армянином!.. Вот что бывает со мною… Так и теперь… Думайте, что хотите, но клянусь вам всем святым, я ничего не помню… Вы слышали звуки, исходившие от моего языка, но мой рассудок, моя воля и сознанье отсутствовали…
«Нет, – решил я, – она вовсе не сходит с ума, она остается сама собою».
– Придумайте какое-нибудь сносное объяснение, – сказал я.
Она тотчас же и придумала.
– Да что ж, – воскликнула она, – наконец, это и так может быть, что не враг наш, а сам «хозяин» говорил моим языком… Он просто хотел подвергнуть вас испытанию!
– Ну, вот это объяснение уже несколько лучше первого, только все же не выдерживает строгой критики, – заметил я.
Она вдруг переменила тон и злобно на меня посмотрела.
– Однако… вы напрасно строги, – медленно произнесла она. – Очень-то строгим вам быть не приходится, ведь вы, как бы то ни было, уже сильно скомпрометировали себя, дав лондонским «психистам» описание появления перед вами «хозяина»! Хоть действительность, хоть сон, хоть даже мое гипнотическое внушение, а ведь все ж таки видели, и описали, и это они пропечатали за вашей подписью. Так теперь уж поздно на попятный, да и самолюбие вам не позволит! Если моя игра и плоха и вам не по нутру, все же теперь вам остается faire bonne mine au nauvais jeu…
– Я давно уже знал, что рано или поздно вы мне это скажете, – отвечал я, – только, представьте себе, меня ничуть все это не пугает. Вы меня, видно, мало знаете. Прошу вас не прибегать со мною к подобному оружию…
– Я вас вовсе не пугаю, – воскликнула Блаватская, – только подумайте хорошенько. Если вы теперь вдруг станете уверять, что не верите больше в существование «хозяина» и Кут-Хуми, вам будут очень-очень большие неприятности. Подумайте об этом, это не шутка!