Моя сестра – Елена Блаватская. Правда о мадам Радда-Бай

– Я никогда и никого ни словесно, ни письменно не уверял в том, что верю непреложно существованию ваших махатм. Что же касается неприятностей, то, будучи так коротко знакомым с вами, разве можно избежать их?

– Не серчайте и не язвите, – опять переменяя тон и ласково улыбаясь, перебила меня «madame», – мне ведь все равно, я думаю только о вашем спокойствии и благе. Да, конечно, это всего вернее, что тут было испытание, – продолжала она, совсем уже успокаиваясь, – если не вас, то, по крайней мере, всех теософов удовлетворит такое объяснение… Тем более что, как я и написала вам, «хозяин» был у меня и сказал мне относительно вас многое. Я вам сообщу кое-что с его слов… о том, что случится с вами в течение двух месяцев. Я умоляю вас, подождите только два месяца – и тогда вы должны будете, несмотря ни на что, убедиться в существовании «хозяина». Слушайте, вот что с вами случится…

И она с необыкновенной уверенностью, совершенно определенно и точно, сделала мне целый ряд предсказаний, возвестила мне самые удивительные события в моей личной жизни, которые должны одно за другим случиться не позже как через два месяца.

– Да перестаньте же, Елена Петровна, – говорил я, – ведь надо же отдавать себе отчет в том, что вы делаете. Ведь это же смешно – и вы так уверенно говорите, как какая-нибудь гадалка на кофейной гуще!

– Я говорю уверенно, – с достоинством объявила она, – потому что говорю со слов «хозяина», а он ошибаться не может. Вы были так терпеливы со мною, так долго со мною возились, вы говорите до сих пор, что, malgre tout, расположены ко мне и меня жалеете. Умоляю же вас исполнить мою последнюю просьбу: потерпите только два месяца, слышите – только два месяца! Если через эти два месяца вы не убедитесь в существовании «хозяина» и в том, что все его предсказания исполнились, тогда делайте, что хотите, хоть печатайте все, что вам известно… Только два месяца!.. Умоляю вас… обещайте мне!

Она, очевидно, хотела выгадать время, рассчитывала на всякие случайности и совпадения и пуще всего боялась, чтобы именно теперь, когда дела ее так плохи, не огласился среди теософического общества ее разрыв со мною. Но ведь все равно с таким жалким багажом, какой был у меня, я мог мало сделать, ничего особенно важного, то есть документального, я не мог сообщить ни Лондонскому обществу для психических исследований, ни парижским теософам.

Мне тоже оставалось надеяться, что в два месяца что-нибудь выяснится и мой багаж увеличится.

– Хорошо, – сказал я, – обещаю вам спокойно ждать два месяца, хотя не думайте, что вы поселили во мне хоть малейшую тень сомнения…

– О, оставайтесь с сомнением или без сомнения! – перебила она. – Вы будете ужасно посрамлены!.. Конец венчает дело… «хозяин» сумеет удивить вас, наказать и простить… запишите только его предсказания, а засим, если угодно, я имени его не буду произносить перед вами до тех пор, пока вы сами о нем не заговорите.

– Да, уж об этом я попрошу вас.

Она совсем успокоилась и глядела победительницей. Долгие годы ее удивительного существования и всевозможных приключений научили ее жить настоящей минутой.

– Но все же позвольте узнать, – спросил я ее, – что такое вы хотели сообщить мне столь важное о России и зачем обращались к моему патриотизму?

Она, наверное, забыла уже содержание своей записки, по крайней мере забыла роль, которую должен был играть тут ее «хозяин». Она сказала:

– Ну, это к «хозяину» не имеет никакого отношения! Я давно хотела с вами поговорить об этом, но не решалась… а вот сегодня решилась и докажу вам этим свое бесконечное доверие. Опять-таки, malgre tout, я гляжу на вас, как на друга…

– Благодарю за честь! – улыбнувшись, поклонился я.

Она или не заметила, или сделала вид, что не заметила моего тона.