Моя сестрица — серийная убийца

— Не знаю, мама. — Я вдруг чувствую неимоверную усталость. — Спросим Айюлу, когда она проснется.

Мама хмурится, но молчит. Нам остается только ждать.

На двух стульях

В палате порядок — в основном потому, что последние тридцать минут я посвятила уборке. Плюшевые мишки, которых я привезла из дома, рассажены в ногах кровати по цветам — желтый, бурый, черный. Айюлин телефон полностью заряжен, зарядка свернута и убрана в сумочку, которую я тоже позволила себе привести в порядок. Айюлина сумочка — воплощение бардака. В ней использованные салфетки, счета, раскрошенное печенье, записки из Дубая, конфета, которую облизали и снова завернули в фантик. Я беру ручку и записываю все, что выбросила, на случай, если Айюла спросит.

— Кореде!

Я замираю и поворачиваюсь к Айюле. Большие блестящие глаза смотрят на меня.

— Ты проснулась! Как самочувствие?

— Дурацкое.

Я встаю, приношу стакан воды и держу у Айюлиного рта, пока она пьет.

— Легче стало?

— Да, немного… Где мама?

— Поехала домой сполоснуться. Скоро вернется.

Айюла кивает, закрывает глаза и через минуту снова засыпает.

В следующий раз Айюла просыпается бодрее и активнее. Она с любопытством смотрит по сторонам. В больничной палате она впервые. Сама Айюла ничем кроме банальной простуды не болела, а ее умершие родственники и друзья до больницы не доехали.

— Здесь все такое скучное…

— Ваше высочество желает, чтобы стены покрыли граффити?

— Не граффити, а высокохудожественной графикой!

Я смеюсь, вместе со мной смеется Айюла. В дверь стучат, и не успеваем мы отреагировать, как она открывается.

Это двое полицейских, но не те, которые расспрашивали нас о Феми. Одна из них женщина. Полицейские направляются прямиком к Айюле, и я резко встаю у них на пути.

— Простите, чем я могу вам помочь?

— По нашим данным, эта женщина получила ножевое ранение.

— Да, и что?

— Мы хотим задать несколько вопросов, хотим выяснить, кто на нее напал, — отвечает женщина, заглядывая мне через плечо, хотя я пытаюсь вытеснить их в коридор.

— Это Тейд, — заявляет Айюла. Вот так вот просто. «Это Тейд», — и ни пауз, ни колебания. Даже если бы спросили про погоду, вряд ли ее голос звучал бы спокойнее. Пол уходит из-под ног, я хватаюсь за стул и сажусь.

— Кто этот Тейд?

— Местный доктор, — отвечает мама, появившись откуда ни возьмись. На меня она смотрит странно, наверное, гадает, почему я такая зеленая. Эх, надо было потолковать с Айюлой сразу, как она проснулась!

— Расскажете нам, как все случилось?

— Тейд сделал мне предложение, я сказала, что с этим не ко мне, и он сорвался. Он напал на меня.

— А как там оказалась ваша сестра?

— Тейд вышел из комнаты, и я ей позвонила.

Полицейские смотрят на меня, но вопросы не задают. И слава богу, ведь я вряд ли ответила бы вразумительно.

— Спасибо, мэм. Мы к вам еще заглянем. — Полицейские выбегают из палаты, наверняка чтобы разыскать Тейда.

— Айюла, что ты творишь?

— В каком смысле — что она творит? Этот человек пырнул ножом твою сестру!

Айюла с жаром кивает и кажется возмущенной не меньше, чем мама.

— Послушай, Айюла, ты жизнь ему испортишь!

— Или он, или я, Кореде.

— Айюла…

— Нельзя же вечно сидеть на двух стульях.

Экран

В следующий раз жену Мухтара я вижу прислонившейся к стене коридора. Плечи у нее дрожат, но с губ не слетает ни звука. Она в курсе, что молча плакать больно?

Женщина чувствует мое присутствие, справляется с дрожью и поднимает голову. Глаза щурятся, губы кривятся в ухмылке, а вот сопля из носа тянется ко рту беспрепятственно: ее не утирают. Я невольно отступаю на пару шагов. Порой горе заразно, а мне своих проблем хватает.

Подобрав юбки, женщина проносится мимо шквалом кружев и парфюма от Джимми Чу. Ну и задеть меня костлявым плечом не забывает. Интересно, где ее деверь? Почему не рядом с ней? Стараясь поменьше вдыхать едкий аромат парфюма и грусти, я захожу в палату 313.

Мухтар сидит на кровати с пультом, направленным на телеэкран. Увидев меня, он откладывает пульт и тепло улыбается, хотя глаза у него усталые.

— По пути сюда я встретила твою жену.

— Да?

— Она плакала.

— Да?

Я жду комментариев, но Мухтар снова поднимает пульт и давай перебирать каналы. Мои слова не встревожили его и не удивили. И даже не особенно заинтересовали. С таким же успехом я могла сказать, что по пути на работу видела стенного геккона.

— Ты когда-нибудь любил ее?

— Было дело.

— А она, может, до сих пор тебя любит.

— Она плачет не обо мне. — Голос Мухтара суровеет. — Она оплакивает свою молодость, упущенные возможности, отсутствие выбора. Не обо мне она плачет, а о себе.

Мухтар выбирает канал Эн-ти-эй[31]. Я словно возвращаюсь в девяностые: у диктора серо-зеленое лицо, картинка мерцает и дергается. Мы оба смотрим на экран: там проносятся микроавтобусы «данфо»[32], прохожие вытягивают шеи, силясь разглядеть, что снимает оператор. Мухтар отключил звук, и в чем там дело, я не представляю.

— Я слышал про то, что случилось с твоей сестрой.

— По больнице новости мигом разлетаются.

— Мне очень жаль.

— Рано или поздно подобное должно было случиться, — говорю я с улыбкой.

— Так она снова схватилась за нож.