Моя судьба. История Любви

Тем временем возвращается Галина с входными билетами в руках. У нее ушло на это шесть минут.

— Вы не стояли в очереди?

— Разумеется. Вы проходите вне очереди! Ведь вы — иностранные гости. Люди «привилегированные».

Положительно, все везде меняется.

Вот такой певицу Мирей Матье впервые увидел Советский Союз в 1967 году, когда она приехала в Москву в составе французского Мюзик-холла

Приехав в театр, я замечаю, что почти все наши артисты охрипли — кто больше, кто меньше. Для одних душ оказался слишком холодным, другие не могли принять ванну (потому что отсутствовали пресловутые пробки); одним не хватило рогаликов, другие опоздали на автобус. Я с утра пила чай. До чего он вкусен, русский чай! После салата с капустой мне подали незнакомое питье — стакан кефира, он такой вкусный и так приятно холодит нёбо в этот весенний день.

Мою костюмершу Тамару все называют бабушкой. Это дородная дама, как и многие здешние женщины. Дело в том, что они употребляют очень сытную пищу: едят много картофеля, хлеба и других мучных изделий. А также сладостей. Редко кто из них придерживается диеты.

Внезапно доносится громкий голос Джонни:

— Малыш! Малыш! Что они там делают, шут их побери! Да они перепортят нам все динамики!

— Понимаете, сударь…

— Они, видно, спятили! Остановите их!

— Дело в том, сударь. они хотят проверить, что там внутри!

— Что они надеются там обнаружить! Бомбы? Листовки? Микрофоны? Может, это в их духе, но не в нашем! Соедините меня с Головиным! Я с ним сам поговорю!

Жаль, что здесь нет тети Ирен! Вчера вечером она мне сказала: с такими рассуждениями, как у Джонни, недолго и в ГУЛАГ попасть! Я пытаюсь его успокоить. Он советует мне лучше заняться моим голосом и помнить, что я не туристка, а артистка и мне пора уже с помощью Артура репетировать вальс. Дело пока не ладится. Не ладится…

Все наладилось, отлично наладилось!

Мое первое выступление проходит в атмосфере, с какой я до сих пор никогда не сталкивалась.

Когда я, готовясь выйти из-за кулис, перекрестилась, глаза у Галины округлились от удивления. И вот я на сцене; полная тишина, царящая в зале, поражает меня. А впереди — неподвижная масса людей. Живы ли они? Отчего же так застыли? Никто даже не шевельнется. И тут я бросаю им прямо в лицо первые слова песни: «Да, я верю!.»

Поначалу мне кажется, что пение мое подобно «гласу вопиющего в пустыне». Но внезапно, едва я кончаю петь, раздается гром аплодисментов, и 2000 зрителей ритмично хлопают в ладоши. А потом из зала направляются к сцене один, два, пять, десять человек; они поднимаются по ступенькам и, поклонившись, кладут к моим ногам букеты цветов. В их глазах светится радость. Публика не ломала кресел, не вопила, но впервые в жизни я ощутила себя ее кумиром.

Французское телевидение направило Кристиана Бренкура с группой помощников для съемок на Красной площади. И вот что удивительно: площадь была перед этим «очищена» от прохожих, которые стояли поодаль. В положенное время произошла смена караула у мавзолея Ленина: солдаты шли, четко печатая шаг. Галина сказала, что я непременно должна побывать в мавзолее. Весь день вдоль Кремлевской стены медленно движется длинная очередь людей, которые хотят увидеть Ленина. Приходят сюда и новобрачные — такова традиция. В очереди соседствуют голубоглазые блондины и брюнеты с узкими глазами.

— Мы большая страна, — говорит мне Галина. — Вот почему вы видите рядом и славянина, и уроженца Азии.

— Понимаю. Моя мама родилась на Севере Франции, а замуж вышла за южанина.

Должна же и я хоть немного пропагандировать наши порядки! Галина напоминает о своем предложении. Но Бренкур еще собирается нас снимать. А так как снимать мавзолей не положено. Когда же кончились съемки, кончилась и очередь, но, увы, завершился и доступ в мавзолей. По другую сторону площади расположен ГУМ — здешние «Галери Лафайет». Это весьма своеобразное здание. В нем на трех этажах разместились личные киоски, между рядами которых переброшены мостики, а все здание увенчано стеклянной крышей. Галина объясняет мне, что зимой это очень удобно: можно делать покупки, не страдая от холода. У прилавков, где торгуют предметами первой необходимости, стоят плотные очереди, и вдруг я замечаю открытую витрину: здесь продают значки. Русские очень любят всевозможные значки. Особенно много значков с изображением Ленина, и это вполне понятно, ведь в стране готовятся отметить пятидесятилетие революции. У меня просто глаза разбегаются: есть тут значки из разных республик, на них изображены люди, памятники, пейзажи, и на всех — надписи, которых я, конечно, не понимаю. Эти маленькие эмалированные брошки стоят несколько копеек, я покупаю их дюжинами, чем привожу в восторг продавщицу; три значка тотчас же прикалываю к своему жакету.

— Красивый. Спасиба.

Джонни смотрит на меня с некоторым раздражением:

— Подумать только, у тебя есть брошь от Ван Клифа, а ты ее не носишь! И, кажется, ты уже говоришь по-русски?