Моя темная Ванесса

После пары он остановил меня на пути к двери и вернул мне мое эссе о Лавинии из «Тита Андроника». Я писала главным образом о ее вырванном языке и отрезанных руках, ее последующем молчании, утрате речи перед лицом изнасилования.

– Отличная работа, – сказал он. – И мне понравилась ваша шутка. То есть когда вы пошутили на паре, а не в сочинении. – Краснея, он продолжил: – В вашем сочинении я никаких шуток не увидел, но, возможно, я их просто не заметил.

– Нет, там шуток не было.

– Ну да, – сказал он. Теперь румянец заливал даже его шею.

Я так нервничала рядом с ним, что мое тело хотело только одного – броситься бежать. Я засунула эссе в карман куртки и закинула рюкзак на плечо, собираясь уйти, но он спросил:

– Вы ведь на последнем курсе? Будете поступать в аспирантуру?

От неожиданности я удивленно засмеялась:

– Не знаю. Не планировала.

– Вам стоит об этом подумать, – сказал Генри. – Уже по одной этой работе, – он указал на торчащее из моего кармана эссе, – видно, что вы будете сильным кандидатом.

По дороге домой я еще раз просмотрела сочинение, сначала внимательно прочитав замечания Генри на полях, а потом свои предложения, которые он прокомментировал, и попыталась найти этот гипотетический потенциал. Я писала его второпях: три опечатки в первом абзаце, неаргументированное заключение. Стрейн поставил бы четверку.

На первой неделе ноября Стрейн заказал стол в дорогом ресторане на побережье и забронировал для нас отельный номер. Он попросил меня приодеться, так что я надела свое единственное нарядное платье – черное шелковое на бретельках. Стрейн сказал, что мы идем в мишленовский ресторан, и я притворилась, будто понимаю, что это. Помещение представляло собой отремонтированный сарай с состаренными деревянными стенами и открытыми балками, белыми скатертями и клубными креслами, обитыми коричневой кожей. В меню – сплошь гребешки и флан со спаржей, филе, обсыпанное фуа-гра. Нигде не были указаны цены.

– Я не знаю, что это все такое. – Мне хотелось покапризничать, но ему показалось, что я просто стесняюсь.

Когда подошел официант, Стрейн заказал для нас обоих филе кролика, завернутое в прошутто, лососину в гранатовом соусе и панна-котту со вкусом шампанского на десерт. Все принесли на огромных белых блюдах, в центре которых лежали идеальные маленькие конструкции, в которых с трудом можно было узнать еду.

– Как тебе? – спросил он.

– Вкусно, наверное.

– Наверное?

Он неодобрительно посмотрел на меня с таким видом, словно я выказываю неблагодарность, и он был прав, но у меня не было сил разыгрывать из себя наивную деревенскую девчушку, потрясенную неслыханной роскошью. В мой день рождения он водил меня в похожий ресторан в Портленде. Тогда я изображала милашку, стонала над едой, шептала «Я чувствую себя такой пафосной» через стол. Теперь я ковыряла ложкой в панна-котте и дрожала в своем летнем платье. Мои обнаженные руки покрылись мурашками.

Он подлил вина в оба бокала.

– Так ты решила, чем займешься после выпускного?

– Ужасный вопрос.

– Он ужасный только в случае, если плана у тебя нет.

Я вынула изо рта ложку.

– Мне нужно еще какое-то время подумать.

– У тебя есть на это семь месяцев, – сказал он.

– Нет, я имею в виду, что мне нужен еще год. Может, мне надо специально завалить все экзамены, чтобы выиграть время.

Стрейн снова со значением поглядел на меня.

– Я тут подумала, – медленно сказала я, помешивая ложкой панна-котту, разминая ее в пюре, – если я ничего не решу, можно пожить у тебя? Просто в качестве запасного варианта.

– Нет.

– Ты даже не подумал.

– Мне и не нужно об этом думать. Это нелепая идея.

Я откинулась в кресле, скрестила руки на груди.

Он наклонился ко мне, пригнув голову, и тихо сказал:

– Мы не можем съехаться.

– Я не говорила ничего про «съехаться».

– Что подумали бы твои родители?

Я пожала плечами:

– Им не обязательно знать.

– Им не обязательно знать, – качая головой, повторил он. – Ну, жители Норумбеги явно бы заметили. И что они подумали бы, увидев, что ты живешь со мной? Я до сих пор пытаюсь отмыться от того, что произошло, и не хочу, чтобы меня засосало в это снова.

– Хорошо, – сказала я. – Все нормально.

– Ты справишься, – сказал он. – Я тебе не нужен.

– Все нормально. Забудь об этом предложении.

В его словах чувствовалось нетерпение. Его раздражала моя просьба и то, что я вообще этого хочу, и я тоже начала раздражаться. Меня бесило, что я по-прежнему настолько ему предана, что я до сих пор такой ребенок. Я и близко не подошла к исполнению его давнего пророчества, что к двадцати годам я сменю дюжину любовников, а он в моей жизни будет лишь одним из многих. Мне был двадцать один год, и у меня по-прежнему был только Стрейн.

Когда принесли счет, я схватила его первой, просто чтобы взглянуть на сумму – триста семнадцать долларов. От мысли, что ужин может стоить столько денег, мне стало дурно, но я молча передала ему счет.