– Мне, конечно, пришлось не так плохо, как тебе, – продолжает Тейлор. – Он не добился, чтобы меня вышвырнули, ничего такого. Но он заставил меня перевестись из его класса, перестал здороваться. Я чувствовала себя брошенной. Это было ужасно, нанесло мне жуткую травму.
Я киваю в такт ее словам, не зная, что и думать о ней самой, ее откровениях и готовности выложить мне всю эту историю. Я спрашиваю:
– Значит, в последние десять лет ты с ним совсем не общалась?
Я заранее знаю ответ – конечно нет, – но, поморщившись и воскликнув: «Господи, нет!» – она спрашивает:
– А ты?
Этого я и хочу – возможности сказать да, обособиться, прочертить границу и дать понять, что мы с ней вовсе не похожи.
– Мы поддерживали отношения до последнего, – говорю я. – Он позвонил мне прямо перед тем, как бросился в реку. Я почти уверена, что я последняя, с кем он говорил.
Она наклоняется вперед; стол покачивается.
– Что он сказал?
– Что знает, что вел себя как чудовище, но он меня любил.
Я жду, что на лице собеседницы отразится осознание: она ошибалась на его счет, на мой счет, насчет того, что он с ней делал, но она только хмыкает.
– Да, это в его стиле. – Она залпом выпивает кофе, запрокидывая кружку, будто рюмку. Вытирая губы, она замечает выражение моего лица. – Извини. Я не хотела смеяться. Просто это так на него похоже, понимаешь? Ругать себя, чтобы ты его пожалела.
Моя голова откидывается назад, словно мозг резко потяжелел. Он действительно так делал. Постоянно. Так точно его описать не смогла бы даже я.
– Можно задать еще один вопрос? – спрашивает Тейлор.
Я едва ее слышу. Мой разум слишком занят тем, что приводит в порядок все, что она расшатала. Должно быть, ее слова – просто догадка. Она всего лишь сделала выводы, когда он на секунду вышел из роли учителя и показал себя. Никакой проницательности в ее описании нет. Наговаривать на себя в надежде завоевать сочувствие – разве не каждый поступает так время от времени?
– Как много ты в то время знала обо мне? – спрашивает она.
Мысли мои по-прежнему далеко. Я отвечаю:
– Ничего.
– Ничего?
Я моргаю, и она снова попадает в фокус. От резкости ее лица больно глазам.
– Я знала о твоем существовании. Но он сказал, что ты… – Я почти говорю «пустяк». – Просто слух.
Она кивает.
– Он и о тебе поначалу так говорил. – Она опускает подбородок, понижает голос, изображая Стрейна: – «Слух, который преследует меня черной тучей».
Ее голос поразительно напоминает голос Стрейна: тот же тембр, та же метафора, с помощью которой, как я помню, он когда-то описывал меня, а я невольно воображала, как его безжалостно преследует угроза дождя.
– Значит, ты обо мне знала?
– Конечно. Все о тебе знали. Ты была практически городской легендой – девочка, крутившая с ним роман, которая исчезла, как только все всплыло. Но то были туманные слухи. Правды никто не знал. Так что поначалу я верила, когда он говорил, что все это неправда. Сейчас мне стыдно это признавать, потому что, конечно, это было правдой. Конечно, он делал это и раньше. Я просто… – Она пожимает плечами. – Я была так молода.
Она продолжает, объясняет, что со временем, дождавшись, пока она «созреет», он рассказал ей правду обо мне. Он назвал меня своей самой заветной тайной, говорил, что любит меня, но я его переросла, что мы больше не подходим друг другу так, как когда я была в возрасте Тейлор.
– Казалось, у него действительно было разбито сердце, – говорит она. – Это жесть, но в самом начале он дал мне почитать «Лолиту». Ты ее тоже читала? То, как он рассказывал о тебе, напомнило мне первую девочку, в которую был влюблен Гумберт Гумберт, – ту, что умерла и якобы сделала из него педофила. В то время я думала, что мужчина с такой раной – это
Я пытаюсь взять кружку, но так дрожу, что она шмякается обратно на стол, и кофе проливается мне на ладони. Тейлор вскакивает, хватает салфетки. Протирая стол, она продолжает говорить. Она объясняет, что со временем начала подозревать, что Стрейн до сих пор со мной видится, – что она залезла в его телефон и увидела все звонки и сообщения, выяснила правду.
– Как же я ревновала, когда знала, что он собирается встретиться с тобой! – Она стоит надо мной, водя по столу мокрой салфеткой. Кончик ее косы задевает меня по руке.
– Ты занималась с ним сексом?
Тейлор, не моргая, пристально смотрит меня.
– То есть он занимался с тобой сексом? Заставлял тебя? Или… – Я качаю головой. – Не знаю, как это назвать.
Бросив салфетки в мусорную корзину, она снова садится.
– Нет, – говорит она. – Он этого не делал.
– А как насчет остальных девочек?
Она отрицательно качает головой.
Я громко выдыхаю от облегчения.
– Так что именно он с тобой сделал?
– Он меня домогался.
– Но… – Я оглядываю кофейню, как будто люди за другими столиками могут мне помочь. – Что это значит? Он целовал тебя или…
– Я не хочу зацикливаться на подробностях, – говорит Тейлор. – Это нецелесообразно.
– Нецелесообразно?
– Это не на пользу делу.
– Какому делу?