Моя темная Ванесса

– Понимаю, что тебе может показаться заманчивым, – осторожно подбирая слова, говорит Стрейн, – присоединиться ко всеобщей истерии. И я знаю, как легко тебе будет изобразить все, что между нами было… неприемлемым, абьюзивным или навесить на наши отношения любой другой ярлык, подходящий к твоему настроению. Нисколько не сомневаюсь, что ты сможешь превратить меня во что угодно… – Он умолкает, переводит дух. – Но Боже, Ванесса, неужели ты действительно хочешь, чтобы это замарало тебя на всю оставшуюся жизнь? Потому что, если ты это сделаешь, это к тебе пристанет…

– Слушай, я ничего не собираюсь делать, – говорю я. – Я не собираюсь отвечать ей, не собираюсь ничего рассказывать. Окей? Не собираюсь. Я только хотела, чтобы ты увидел, как выглядит ситуация, ну, знаешь, с моей стороны. Ты должен понять, что замешан не только ты.

Я ощущаю, как его захлестывает волной, внезапным наплывом эмоций. Он издает горький смешок:

– Так вот в чем дело! Тебе нужно внимания и сочувствия? Именно сейчас, когда меня травят, тебе понадобилось строить из себя жертву?

Я пытаюсь извиниться, но он меня перебивает:

– Ты сравниваешь то, что угрожает мне, с парой полученных тобой писем? – он почти кричит. – Твою мать, ты совсем рехнулась?

Он напоминает мне, что, учитывая обстоятельства, у меня все отлично. Разве я не осознаю, сколько у меня власти? Если история о наших отношениях всплывет, никто меня ни в чем не обвинит – вообще ни в чем. Все свалится на него одного.

– Мне приходится справляться с этим в одиночку, – говорит он. – И все, о чем я тебя прошу – это не усугублять ситуацию.

В конце концов я начинаю плакать, прижавшись лбом к кирпичной стене. «Прости. Не знаю, что со мной не так. Прости, ты прав, ты прав». Он тоже плачет. Говорит, что ему страшно, что у него нехорошие предчувствия. Он снова начал преподавать, но половина учеников перевелась с его уроков, его лишили всех подопечных, никто не смотрит ему в глаза. Они ждут предлога, чтобы от него избавиться.

– Ванесса, я нуждаюсь в твоей поддержке, – говорит он. – Я нуждаюсь в тебе.

Я возвращаюсь в бар и сажусь, повесив голову; спустя некоторое время разведенец кладет руку мне на плечо. Я отвожу его к себе домой, позволяю увидеть беспорядок и сделать со мной все, чего он хочет. Мне все равно. Утром, пока я притворяюсь спящей, он курит мою траву. Даже после его ухода я не открываю глаз, лежу не шевелясь и встаю только за десять минут до начала смены.

Статью я вижу только на работе. Она опубликована на первой странице портлендской газеты: «Учитель школы-пансиона отстранен в свете новых обвинений в сексуальных домогательствах». В тексте утверждается, что его обвиняют уже пять девушек. Тейлор Берч плюс еще четыре: две недавние выпускницы и две школьницы, каждая из которых во время заявленных домогательств была несовершеннолетней.

Остаток смены мое тело продолжает работать за меня. С помощью мышечной памяти я звоню в рестораны, подтверждаю брони, даю указания, как добраться до нужного места, желаю каждому постояльцу чудесного вечера. В другом конце лобби служащие катят полные багажа тележки, а за стойкой регистрации Инес высоким, нежным голосом отвечает на звонки: «Спасибо, что позвонили в отель “Старый порт”». Спрятавшись в углу лобби, одеревенелая и пустоголовая, я смотрю в никуда. Проходящий мимо владелец отеля отмечает, что у меня профессиональный вид. Ему нравится моя поза, нравится, что мои глаза не выражают ничего, кроме пустого умиротворения.

В статье сказано, что Стрейн ухаживал за девушками. Ухаживал. Я раз за разом повторяю это слово, пытаясь понять, что оно означает, но думаю только о том, как мне было приятно и тепло, когда он гладил меня по волосам.

2001

– ВАНЕССА, ТЫ ДОЛЖНА ПОДРОБНЕЕ РАСПИСЫВАТЬ РЕШЕНИЕ, – сказала миссис Антонова на очередном еженедельном дополнительном занятии по геометрии, разглаживая мою мятую домашку. – Иначе как я пойму, каким образом ты пришла к ответу?

Я пробормотала что-то в духе того, что какая разница, если ответы верные, и миссис Антонова внимательно взглянула на меня поверх очков. Я должна была знать, почему это важно; она много раз объясняла.

– Как ты оцениваешь свои силы перед контрольной в следующую пятницу? – спросила она.

– Так же, как перед любой другой контрольной.

– Ванесса! Что за настрой? На тебя это не похоже. Выпрямись, веди себя уважительно. – Она наклонилась и постучала карандашом по тетради, которую я до сих пор не открывала. Я со вздохом села прямо, раскрыла тетрадь.

– Повторим еще раз теорему Пифагора? – спросила она.

– Если вы считаете, что мне это необходимо.

Она сняла очки и вставила их в свои волосы, похожие на сахарную вату.

– Цель этих занятий не в том, чтобы я говорила тебе, что делать. Мы проходим то, что тебе нужно, понимаешь? Но мне нужно, чтобы ты… – Она взмахнула рукой в поисках слова. – Тоже шла мне навстречу.

В конце занятия я поскорей собрала вещи. Мне не терпелось добраться до гуманитарного корпуса, чтобы увидеть Стрейна перед тем, как он уйдет на совещание, но миссис Антонова меня остановила: