Моя темная Ванесса

– Ванесса, я хотела кое о чем тебя спросить.

Я покусывала щеку, пока она собирала свой учебник, блокнот, большую сумку.

– Как у тебя с остальными предметами? – спросила она, снимая со спинки стула свой пашминовый палантин.

Накинув палантин на плечи, она расчесала пальцами бахрому. Можно было подумать, что она специально еле шевелится.

– Все в порядке.

Придерживая для меня дверь, она спросила:

– А как насчет твоей оценки по английскому?

Я покрепче стиснула свой учебник.

– Все в порядке.

В коридоре я притворилась, будто не замечаю, что она за мной наблюдает.

– Я спрашиваю, потому что слышала, что ты много времени проводишь в кабинете мистера Стрейна. Это так?

Я нервно сглотнула, считая каждый наш шаг.

– Наверное.

– Ты состояла в клубе писательского мастерства, но он собирается только осенью, верно? А к литературе у тебя хорошие способности, так что дополнительная помощь тебе не нужна.

Я пожала плечами, изо всех сил изображая равнодушие.

– Мы с ним друзья.

Миссис Антонова пристально посмотрела на меня, между ее нарисованных бровей пролегли глубокие морщины.

– Друзья, – повторила она. – Это он тебе говорит? Что вы с ним друзья?

Мы свернули за угол. Впереди виднелся выход.

– Извините, миссис Антонова. У меня много домашней работы, – сказала я, обогнала ее, открыла дверь и, перепрыгивая через ступени, сбежала по лестнице. Оглянувшись через плечо, я поблагодарила ее за помощь.

Стрейну я о расспросах миссис Антоновой не стала рассказывать. Он мог бы решить, что нам следует быть осторожнее, а мы уже договорились, что я поеду к нему в ближайшую субботу – день открытых дверей, когда по кампусу должны были бродить стайки ошалелых восьмиклассников с родителями. По словам Стрейна, это был хороший момент для побега, потому что особые мероприятия неизбежно приводят к неразберихе и становится легче выйти за установленные рамки.

В десять вечера я сделала то же, что и в прошлый раз: отметилась у мисс Томпсон перед отбоем и сбежала по черной лестнице со сломанной сигнализацией. Пробегая по кампусу, я услышала шум из столовой – фургоны доставки, скрежет закрывающихся металлических дверей, мужские голоса в темноте. На учительской стоянке за гуманитарным корпусом снова с выключенными фарами ждал универсал Стрейна. Сидя в маленьком замкнутом пространстве, он казался особенно уязвимым. Когда я постучала по стеклу, он подпрыгнул и прижал ладонь к груди, и какое-то время я просто стояла столбом, глядя на него в окно, и думала: «У него мог случиться сердечный приступ. Он мог умереть».

У него дома я сидела за кухонной стойкой, постукивая пятками по ножкам стула, пока он делал омлет и тосты. Я была уверена, что яйца – единственное, что он умеет готовить.

– Как думаешь, о наших отношениях кто-то подозревает? – спросила я.

Стрейн удивленно посмотрел на меня:

– Почему ты спрашиваешь?

Я пожала плечами:

– Не знаю.

Звякнул тостер, из него выпрыгнули ломтики хлеба. Они были слишком темными, почти подгоревшими, но я ничего не сказала. Стрейн положил омлет на тосты и поставил передо мной тарелку.

– Нет, не думаю, что кто-либо что-либо подозревает. – Он достал из холодильника банку пива и принялся пить, наблюдая, как я ем. – Ты хочешь, чтобы люди что-то заподозрили?

Я откусила большой кусок тоста, чтобы потянуть время перед ответом. Некоторые вопросы, которые он мне задавал, были обычными, а некоторые – проверкой. Этот был похож на проверку. Глотая, я сказала:

– Я хочу, чтобы они знали, что я для тебя – особенная.

Стрейн улыбнулся, потянулся к моей тарелке, подхватил кусочек омлета и отправил в рот.

– Поверь мне, – ответил он, – они точно это знают.

Неожиданно для меня он включил нам старую кубриковскую «Лолиту». Видимо, так он извинялся за свои слова, что я воспринимаю роман слишком буквально. Пока мы смотрели кино, Стрейн разрешил мне выпить пива, и потом, поднявшись в спальню и снова надев пижаму с клубничками, я ощущала такую легкость, что в ответ на просьбу встать на четвереньки, чтобы он мог вылизать меня сзади, я нисколько не смутилась, просто сделала, как мне сказали. После секса он сходил в гостиную и принес «поляроид».

– Не одевайся пока, – попросил он.

Я, округлив глаза, прикрыла грудь руками и покачала головой.

Он с нежной улыбкой заверил меня, что фотографии не увидит никто, кроме него.

– Я хочу запомнить этот момент, – сказал он. – Запомнить, как ты сейчас выглядишь.

Он сделал несколько снимков. Потом я закуталась в одеяло, и Стрейн разложил карточки на матрасе. Мы вместе смотрели, как они проявляются – кровать и мое тело возникали из темноты.

– Боже, только посмотри на себя, – сказал Стрейн, пожирая снимки глазами. Он был зачарован, ошеломлен.

Я смотрела на фотографии, пытаясь увидеть то же, что и он, но я выглядела слишком странно: до боли бледная на фоне незаправленной кровати, взгляд расфокусирован, волосы примяты после секса. Когда Стрейн спросил, что я думаю, я сказала:

– Они напоминают мне тот клип Фионы Эппл.

Он не отрывал взгляд от снимков.

– Чей клип?

– Фионы Эппл. Моей любимой певицы. Помнишь, я как-то давала тебе ее послушать?