Моя тетушка — ведьма

— На другой стороне новая дверь, — шепнула я в ответ.

— Ясное дело, — шепнул Крис. — Она не отпиралась, и папа так ее пнул, что она чуть пополам не треснула. Пошли. Я сейчас открою багажник.

Он ползком обогнул машину. Я поволокла за ним мешок с пряжей и, присев на корточки, наблюдала, как он ковыряет в замке карманным ножом — у нас хетчбэк, багажник соединен с салоном. По-моему, это были самые напряженные пять минут в нашей жизни. Крис весь пошел белыми пятнами, но тут замок издал жестяной «бзымм!», и багажник открылся. С очень знакомым скулящим скрежетом и «блямс» с одного боку. По одному этому скрежету мне сразу стало ясно — да, это наша машина. Крису, по-моему, тоже. Он точно все понял, как только заглянул внутрь. Крышку багажника он придерживал, чтобы она не задралась над крышей машины, и вдруг от волнения покраснел по уши. Он сказал:

— Ой, мамочки. Это наша машина. Вон и тянучка прилипла к коврику.

Голос у него был весь на одной ноте.

Я заглянула внутрь. Когда я увидела тянучку, у меня даже дыхание перехватило. На ней были следы моих зубов, и она вся была в ворсинках от коврика. Но главное — запах. В машине не пахло ни морем, ни ржавчиной. Только нашей старой грязной машиной. По-моему, Крису стало нехорошо именно из-за запаха.

— Ничего, — сказала я. — Я сама.

Я поставила мешок с пряжей возле тянучки и вползла в машину через заднее сиденье, где мы с Крисом дрались с самого раннего детства, через пятно от яйца, через выступ на полу — и протиснулась между передними сиденьями, похожими на надгробия. Там духи Зенобии Бейли перешибали запах машины. Я несколько раз глубоко вдохнула, как бывает, когда недостает воздуха, и сунулась под приборную доску, в тайник. Нащупала там что-то похожее на портсигар. Было такое ощущение, будто меня душат. Я схватила портсигар и изо всех сил рванулась назад.

— Суй в мешок и побежали! — зашипел на меня Крис.

Вот я и запихнула портсигарную штуковину в нежно-зеленую пряжу и выбралась наружу задом наперед. Крис опустил крышку багажника с сильным глухим стуком — иначе ее не закроешь. Потом мы побежали. Согнувшись пополам и отдуваясь, мы бежали и бежали. Это было совсем как когда я бежала сломя голову от приюта с клонами, только теперь в противоположном направлении, а еще мы все время старались, чтобы нас не заметили. Когда мы выбежали на коровий выгон, я уже совсем запыхалась.

— Куда?.. — спросила я; мне казалось — вот сейчас выдохну, а обратно уже не вдохну.

Мы спрятались за кустом боярышника, на котором уже пробилось много зеленых почек, и поэтому нас было не видно.

— К тому… холму возле… приюта, — просипел Крис. — Мистер Фелпс должен ждать нас там в двенадцать. Он говорит… время — это важно.

— Почему там?.. — спросила я.

— Из-за Энтони Грина, — ответил Крис, и мы снова бросились бежать.

Когда мы оказались на холме, было всего без четверти двенадцать. Мы поднялись по узким глинистым тропкам, сели на вершине и стали ждать. Сидели мы в гуще кустов с такими длинными прямыми гибкими ветками и большими светлыми почками, и из приюта нас не было видно — получился островок тишины, безветрия и покоя.

— Давай посмотрим, — сказал Крис.

Я вынула ту штуку. Это оказалась плоская шкатулка, а не портсигар. Из чего она сделана, не знаю, но точно не из дерева или металла, а для пластмассы она слишком теплая, хотя на звук, когда я постучала по ней ногтем, была вроде бы пластмассовая. Может, костяная. Она вся была в резных узорах — в извилистых переплетающихся картинках, раскрашенных всеми оттенками зеленого, какие только можно себе представить: серо-зеленым, блеклым желто-зеленым, ярким змеино-зеленым, всеми-всеми зелеными красками до самого грустного темно-зеленого, который почти черный. Просто чудо. Мы сидели и разглядывали ее. И в ней уже почти-почти угадывался смысл, словно зеленые картинки должны были о чем-то рассказать. И я почти-почти его угадала.

Вот тогда-то и объявились клоны. Мы подняли голову и обнаружили, что вокруг нас молча стоят дети из приюта и тоже глядят на шкатулку.

— Красивая, — сказала девочка, которая стояла ближе всех, едва увидела, что я заметила ее.

Они меня здорово перепугали. Такие тихие, такие похожие друг на друга, даже вблизи, хотя все разного роста и с разными лицами, как положено детям, — и они не двигались и не переминались с ноги на ногу, а нормальные дети так не могут. Крис сердито пробормотал нехорошие слова. Я его не виню. Это жутко раздражало — то, как они стояли и пялились.

— Что вы с ней сделаете? — спросил другой клон.

— Отдадим ее одному человеку. Отойдите, — сказал Крис.

Они всё стояли.

— Здесь нет ничего интересного, — сказал Крис.

Вот уж сморозил глупость. Интереснее этой шкатулки я в жизни ничего не видела. Она была прямо как живая. И чем дольше смотришь, тем интереснее она становилась. Я согнулась, словно хотела ее прикрыть, а все клоны повытягивали шеи в разные стороны, чтобы смотреть на шкатулку мимо меня.

— А открывать не будете? — спросил кто-то из них.