Моя тюрчанка

Мою бедную Ширин начинало трясти от собственного рассказа. Ее глаза – два темных омута – точно озарялись блеском молний; на лицо тенью тучи набегала мучительная гримаса. Я чувствовал: что моя любимая еще держится, чтоб не завыть волчицей. В сердце моей милой, обычно такой тихой и кроткой, бушевало пламя ярости. Ширин восклицала, задыхаясь от негодования:

– Нет, дорогой: ты только подумай!.. Я потратила на весь этот бред с торговлей книгами уйму времени. Два часа – дорога туда-обратно; да еще мужчинка с рыжей челкой мурыжил меня в своем подвальном офисе дольше часу. А в итоге?.. Ничего!.. Пшик!.. Круглая дырка от бублика!.. А для меня каждая сгоревшая впустую минута – это упущенная возможность. Если б я не поехала сегодня к балбесам-«книжникам» – возможно, откопала бы в сети парочку действительно подходящих вакансий…

Я слушал мою девочку, опустив голову и не мог выдавить из себя ни слова. А что мне следовало сказать?.. Что завтра будет новый день – и все получится?.. Спору нет: новый день-то будет. Но вот насчет «все получится» – бабушка надвое сказала. Поиски работы, в которые погрузилась моя хрупкая и уязвимая тюркская красавица, были похожи на сумасшедшую рулетку или кидание костей. Тут никогда не угадаешь: сорвешь ли ты джекпот или наизнанку вывернешь кошелек.

Мне казалось: мы конические фишки, перемещающиеся по игральному полю в соответствии с числом, выпавшим при бросании кубика. В какую клетку поля мы переместимся следующим ходом?.. Возможно, в клетку, в которой нарисованы солнце, море и золотой пляж. Тогда все хорошо: не только решится вопрос с работой и визой Ширин, а мы еще съездим в отпуск, поплескаться в зеленоватых волнах и понежиться на теплом песочке. Но что если в клетке будет изображен скалящий зубы, хищно смотрящий пустыми глазницами череп, как бы говорящий: «Никогда и ничего у вас не выйдет, отщепенцы-нищеброды!.. Умрите!..»?.. Беда в том, что клеток с солнцем и морем – всего две-три на все поле; а клетка с черепом – каждая вторая.

В молчании мы обедали – гречкой с овощами, рисом с говяжьей тушенкой или с такой любовью приготовленной мною жареной картошкой с консервами «мясо цыпленка». Я с грустью думал о том, как загадывал: «Если состряпаю на обед картофель – Ширин сегодня непременно устроится на работу». Увы!.. Как бы желая показать, что никакая моя «магия» не действует, жизнь отпускала мне звонкий щелбан.

Иногда вернувшаяся с интервью моя милая рассказывала о собеседовании совсем кратко:

– Меня не взяли на работу, дорогой. Встретила меня рекрутерша с выпирающим животом и в платье в горошек, ощупала меня колючими глазами с головы до ног, как мраморную скульптуру в музее изящных искусств. И говорит, такая удивленная: «А вы ведь нерусская!..». Тоже открыла Америку!,. Как будто о том, что я нерусская нельзя было додуматься тогда, когда я по телефону сказала, что меня зовут Ширин. Что-то в этом духе я и бросила толстой рекрутерше. А она: «Покажите-ка мне ваши документы, девушка». Я протягиваю свой синий западно-туркестанский паспорт. Толстуха взяла мой паспорт, повертела в узловатых пальцах, посмотрела каждую страничку с придирчивостью таможенного чиновника и разве что не обнюхала, как служебная псина. Повздыхала, вернула мне паспорт и заявила: «Нет. Извините. Мы принимаем на работу только славян…». Нет, милый: ты только вообрази!.. Я смоталась на другой конец города, потеряла полдня только чтобы убедиться, что еще одна гнилая контора радеет о «расовой чистоте». По телефону признаться: «Девушка, мы – вообще-то – националисты», – этой толстой бабе и в ум не пришло.

Тут агатовые глаза моей девочки наполнялись слезами. Она тихонько всхлипывала. Я подходил и осторожно обнимал любимую за плечи. У меня было такое чувство, будто я беру в руки хрустальный сосуд. Но Ширин выпрямляла спину, вытирала глаза и аккуратно высвобождалась из моих объятий. Плотно сжатые губы милой, тяжелый, почти не мигающий, взгляд вновь выражали решимость. А сама Ширин становилась опять ледяной королевой. Суровой воительницей, которая, несмотря на все поражения, не выпускает из рук окровавленный меч. О, моя девочка будет отчаянно биться за то, чтобы получить работу и продлить визу, до тех пор, как…

Клянусь: мне было бы легче, если б милая расплакалась у меня на груди. Тогда бы я знал, что делать. Я бы нежно обнял мою девочку, похожую на маленького большеглазого олененка. Гладил бы ее волнистые косы. И шептал, шептал бы ей на ушко горячие утешительные слова, в которые не обязательно верить, но которые непременно нужно сказать. А так – когда Ширин пыталась быть сильнее, чем есть, точно она не девушка, а универсальный солдат – я терялся и не знал, что сделать для любимой. Я мог только предложить:

– Налить тебе кофе?..

Когда моя милая допивала вторую чашку, я говорил:

– Солнце. Отвлекись немного от поисков работы. Отдохни сегодня. Хочешь, я тебе почитаю?..

Моя девочка иногда соглашалась.