Моя тюрчанка

– Я не знаю, что и делать. Я выискиваю объявления, в которых нет пометок «только славянам», «только русским» или «нерусских не рассматриваем», как вымываю крупицы золота из песка. Но и когда по таким, «не расистским», объявлениям звоню, сразу уточняю: «Меня зовут Ширин – и я тюрчанка». После чего собеседник прерывисто дышит в трубку и, наконец, говорит: «Извините». Дальше в телефоне что-то шуршит и скрипит. Собеседник возвращается на линию и, якобы расстроенно, мекает: «Простите, но в настоящее время мы не можем предложить вам работу. Попробуйте обратиться к нам через два месяца». Так бывает в семи случаях из десяти. В оставшихся трех случаях рекрутера не смущает, что я не славянка. Он весело предлагает мне должность – допустим, уборщицы. И – таким тоном, как будто передает мне ключи от сокровищницы багдадского халифа – торжественно называет мизерную денежку, которую я буду получать. Вроде бы многообещающее начало, да?.. За сколько-нибудь высокой зарплатой я не гонюсь. Я готова трудиться почти забесплатно, лишь мне продлили визу. Но тут-то и возникают проблемы. Уже озвучив дату собеседования, рекрутер вдруг вспоминает: «Ах да, девушка. Вы же понимаете, что работа у нас неофициальная?.. Наша молодая компания еще только развивается, и заключить с вами трудовой договор мы, к сожалению, не можем. Да, и если у вас какие-то проблемы с визой – решайте их сами». Тут уж я кладу трубку… Я звонила еще в агентства, специализирующиеся на трудоустройстве мигрантов, но и там мне ничего не смогли предложить. Это какое-то проклятие.

Слова Ширин падали, как медленные капли. Моя девочка не плакала, не билась в истерике – нет. А была на удивление спокойна, только голос дрожал. О, если б милая захлебывалась слезами, я бы обнимал любимую, ласкал бы, целовал в мокрые глаза. Но Ширин даже не всхлипывала. Она не изливала мне свое горе, а будто давала сухой отчет о том, как продвигаются (вернее: стопорятся) поиски работы. Я понурый и не знал, что сказать.

Кое-как досмотрев фильм, мы выпивали по чашке зеленого чаю и ложились спать. Темнота накрывала нас, как второе одеяло. Но мы долго, долго не могли сомкнуть глаз – мы переваривали события дня.

За дни усиленных поисков работы моя милая стала похожей на снежную королеву, или, по крайней мере, принцессу. Гордую, холодную и недоступную. Поэтому я очень-очень несмело проводил рукою между обнаженными грудями Ширин. Тело у моей девочки было не как у снежной королевы – оно было теплым, почти горячим. Я чувствовал, что в сердце милой пылает жаркий костер.

Любимая откликалась на мой призыв. Она крепко прижимала мою руку к своей левой или правой груди. Наши губы соединялись в продолжительном поцелуе. Тут уж моя робость отпадала, я подминал под себя Ширин. Моя девочка, сплетя руки у меня на шее, выгибала спину и ритмично постанывала в моих объятиях. Соитие проходило в какой-то спешке, суете. Достигнув пика наслаждения, мы отрывались друг от друга и растягивались на кровати. Конечно, мы могли бы «больше и лучше» – так, чтобы у меня закладывало уши от протяжных стонов моей преданной любовницы, и чтобы Ширин, от избытка страсти, расцарапала мне ногтями всю спину. Но, видимо, напряжение последних дней сказывалось и на наших занятиях любовью.

Мы долго молча лежали. Наше дыхание постепенно выравнивалось, но благословенный сон не проходил. Не обмениваясь и словом, мы сверлили глазами потолок, чуть белеющий сквозь густоту мрака. Царящая в спальне темнота как бы освобождала от обязанности разговаривать. Нам достаточно было ощущать друг друга: тоненькие пальчики милой были вложены в мою ладонь. Да и о чем нам было говорить, кроме наших проблем?..

Но толку-то рассуждать о проблемах – точно взбивать венчиком воду?.. На ближайший – правда, короткий – отрезок жизни нам все понятно. Мы, как лошади под лихими жокеями, так и будем мчаться, закусив удила и выпуская пар из ноздрей, по полосе препятствий, перепрыгивая барьеры и канавы. И не дай бог нам споткнуться!.. Или мы фишки, по броску кубика перемещающиеся по клеткам игрального поля, на каждой из которых нас подстерегает новая опасность. И пока хрипящие взмыленные лошади не добегут до финиша, а конические фишки не доползут до последней ярко раскрашенной клетки, нам нельзя будет перевести дух, утереть пот со лба, глянуть по сторонам.

Меня ледяным холодом пробирал страх перед датой «четырнадцатое февраля». Но, лежа ночью рядом с любимой на застиранной простыне в темной спальне, я ловил себя на странном чувстве, что я и с нетерпением жду роковой день.