Моя тюрчанка

Однажды я гляну в зеркало – и увижу сухого, съеденного морщинами старика. С залысинами и тусклыми глазами. Я даже не сразу поверю, что этот старик с дряблыми щеками и частоколом чуть ли не зеленых от кариеса зубов – действительно я. А потом до меня – медленно, как до жирафа – дойдет: да, это в самом деле я – скрученный временем и невзгодами в бараний рог дряхлый инвалид. Не твердо помнящий год собственного рождения. Не способный удержать в трясущихся узловатых пальцах чашечку чая – без того, чтобы не расплескать. И ходящий иногда «под себя».

Я пойму, что прожил никчемную жалкую жизнь государственного иждивенца. Лечил у неприветливых мозгоправов неискоренимые психические недуги – травился нейролептиками и антидепрессантами. А все остальное время хлебал кофе и сваренный соцработником борщ, спал, как сурок, да иногда подолгу смотрел в окно, считая зимой снежинки, а осенью – облетающие с черных деревьев желтые листья. И теперь, когда мне осталось несколько шагов до могилы, мне нечего и вспомнить.

А впрочем, найдется и в моей серой биографии светлое пятно. На утренней заре своей молодости я держал за руку самую прекрасную девушку во Вселенной. Тюрчанку. Кажется, ее звали Ширин. Наш короткий совместный путь пролегал отнюдь не по цветущему райскому саду, где алеют и белеют розы, порхают бабочки, поют соловьи, а у деревьев сгибаются ветки под тяжестью разноцветных налитых соком плодов. Нет. Мы шли по тернистой змеящейся тропинке, причем беспощадные колючки ранили нам не ноги, а души и сердца… И все-таки мы были вместе. Испытывали не только боль, но и радость. Вдвоем хохотали над уморительными комедиями и читали вслух «Шахнаме». Мы даже делили постель… Но годы и десятилетия сделают свое дело: глядящийся в зеркало старик не сможет угадать – что в этой сказке про юную тюрчанку Ширин правда, а что дорисовало мое прихотливое воображение.

Бр-р-р!.. Я точно вынырнул из мутной воды и вдохнул чистый воздух. Лилась умиротворяющая музыка – то ли Бетховена, то ли Баха. Народ с полными подносами толкался в проходах между занятыми столиками. Под потолком сверкала серебристая шарообразная люстра. Я увидел: моя милая сидит с рассеянным и блуждающим взглядом. Молодая, красивее бело-розовой кувшинки поверх озерной глади. С густыми черными волосами, струящимися на грудь. Я потер глаза, как после сна. Каких богов и святых мне надо благодарить за то, что мы с Ширин все еще вместе?.. За то, что мы ароматным какао запиваем промасленные пончики и что страшное будущее, которое показал мне экран моей фантазии, пока не наступило?..

Но боги и пророки тут ни при чем. Мы сами избежим треклятого будущего. Моя девочка не сгинет в рабстве у ишана, а я не превращусь в перемазанного соплями и блевотиной путающегося в собственных воспоминаниях старика. Раз обстоятельства не позволяют нам дружно жить до восьмидесяти восьми лет, а потом, обнявшись, на мягкой постели, тихо навсегда закрыть глаза – мы обманем судьбу, сыграв на опережение. Мы, таки, заснем под ватным одеялом вечным сном, но не в восемьдесят восемь, а в нежные восемнадцать и девятнадцать лет.

Волшебные таблетки нам в помощь. Виза Ширин просрочится. Но трепетать перед миграционной полицией будет уже некому. Вместо нас останутся наши трупы. Когда участковый психиатр забеспокоится, что я не являюсь за очередной дозой нейролептиков, он позвонит в полицию с просьбой проверить меня. Бравые жандармы, не дозвонившись до меня по домофону, взломают дверь квартиры и обнаружат бледные остывшие трупы психопата и нелегалки.

Что дальше?.. Наверное, нас похоронят за муниципальный счет. Сожгут в печке крематория, а пепел закроют в урны. Урну с прахом Ширин, вероятно, переправят в Западный Туркестан, родителям моей девочки, которые прольют о своей доченьке несколько слезинок. (Но не будут ли это крокодиловы слезы, вызванные тем, что дитятко уже не получится выгодно сплавить ишану?) Выйдет так, что моя милая все же вернется на родину, но не под патриархальную пяту папаши или седого жениха. А в виде черного пепла. Если б нас с Ширин спросили бы, мы бы предпочли, чтобы наш прах перемешали и, затем, развеяли бы по столь нами любимому лесопарку. Но мертвым – нам будет уже все равно.

Я сделал слишком большой глоток какао и закашлялся. Растерянный взгляд Ширин скользнул по моему лицу, а потом снова пустился «бродить» по полному залу ресторанчика.

Интересно – о чем моя милая думала?..

Думала ли она о том, что назначенный нами день совместного самоубийства неумолимо приближается?.. Что он уже не черная точка где-то на горизонте, а заслоняющая обзор гора?.. Рыба с длинным названием «работа для нерусской девушки – официальное оформление с первого дня и продление визы» – никак не плывет нам в руки. Как нам еще эту хитрую рыбу ловить?.. Сетью?.. На живца?.. Мне хотелось раскачаться на своем стуле и забыться в оглушительном смехе. Дурачки!.. Какие мы все-таки натуральные наивные дурачки!..