Моя возлюбленная сакура

Харуто выбрал кафе где-то в десяти минутах ходьбы в сторону Ёёги – это оказался французский ресторанчик на выходе с узкой улочки, в кирпичном здании сдержанного стиля. Мисаки с первого взгляда поняла: дорогой. За порогом их укутал теплый оранжевый свет, а квадратные столы укрывали безупречно выглаженные скатерти без единого пятнышка. Харуто сказал, что на его имя забронирован столик для двоих, и их проводили в глубь зала. Официант изысканно предложил им присесть, и Мисаки почему-то окончательно оробела. Она впервые ужинала в заведении такого класса. Все совсем не как в «Ариакэ-я»: ни алого фонаря на входе, ни спящих пьянчуг. Ни, разумеется, шумного хозяина за стойкой.

Зачем, интересно, Харуто выбрал именно такой ресторан? Девушка бросила на него быстрый взгляд и заметила, что парень, кажется, и сам сидит как на иголках. Он разом осушил воду из изящного стакана и салфеткой утер со лба пот.

– Никогда раньше не был в таких ресторанах, волнуюсь что-то.

– Никогда?

– Ох, ни разу. Мне его посоветовала коллега на работе. Спросил, куда лучше пойти с самым важным человеком на свете. Но я себя тут чувствую немного не в своей тарелке.

Надо же, никогда… Постойте-ка! Харуто только что сказал – «с самым важным человеком на свете»? Он это специально? Или само сорвалось?

Мисаки тряхнула головой. Нет-нет-нет, нельзя так просто поддаваться на провокации.

– И как на новом месте? Ты теперь фотограф? – спросила она, чтобы переменить тему.

– Да. Хотя только младший из троих ассистентов. Каждый день готовлю съемки, таскаю вещи, ну и вообще помогаю по мелочи. И то постоянно все делаю не так. – Молодой человек нахмурился и невесело рассмеялся. – И к тому же я медленно привыкаю к новому делу, поэтому постоянно приходится ночевать на работе… Ой! Вы не подумайте! Я сегодня нормально помылся! – Он замахал рукой, как ребенок, который попался на шалости, и Мисаки даже немного умилилась.

Когда принесли заказ и Мисаки увидела, какая красота у нее на тарелке, все волнение испарилось, зато разыгрался аппетит. Официант представил блюдо:

– Террин из фуа-гра с белым инжиром и лемонграссом.

Мисаки ничего не поняла и не запомнила. Но первый же кусочек блюда привел ее в дикий восторг, и она аж замычала от удовольствия.

Харуто широко заулыбался.

Потихоньку им выносили все новые блюда, а молодой человек тем временем рассказывал о работе. Он устроился у рекламного фотографа, некого Кёсукэ Саваи. Мисаки о таком никогда не слышала, но, судя по всему, человека в своих кругах хорошо знали.

– Здорово, что ты устроился в его компанию.

– Повезло. Увидел объявление в журнале, ну и решил: а что мне терять? И вдруг взяли. До сих пор не понимаю за что.

Харуто принялся с увлечением рассказывать, чем так хороши снимки, которыми прославился Саваи. Наверное, язык ему подразвязало еще и вино, но все же Мисаки отметила, что Харуто говорил значительно охотнее, чем в прошлый раз. Сразу понятно, что ему нравилась новая работа.

Отправив в рот кусочек белой спаржи под соусом голландез, девушка подумала: «Как старается». Кажется, она в нем все-таки немного ошиблась. И в конце концов в голове промелькнула мысль: «Он в самом деле так старается ради меня? Кажется, я слишком много о себе думаю! Наверное, он просто счастлив, что вернулся к фотографии».

И все же… она не удержалась от улыбки. Как хорошо, что к Харуто вернулся энтузиазм.

– Можно спросить?

От этого вопроса нож с вилкой в руках у Харуто застыли.

– Я, может, уже спрашивала, но все-таки: почему ты решил стать фотографом? Наверное, какой-то случай подтолкнул?

– Я бы не сказал, что «случай»… – Он вытер рот салфеткой и неловко улыбнулся. – Когда мы в детстве ездили куда-нибудь с семьей, отец всегда брал с собой фотоаппарат. И мне он казался волшебной коробочкой, потому что мог запечатлеть и небо, и облака, и храмы, и вообще, все что на глаза попадется.

– «Волшебной»!

– Потому что только волшебством можно вырезать из реальности пейзажи и улыбки – ну вроде как ножницами – и переносить их на фотографию.

Пожалуй, так. Мисаки, откусывая хлеб, кивнула.

– Люди ведь рано или поздно забудут даже то, что не хотят забывать, а время никак не повернешь вспять. Но фотографии сохраняют память навсегда. Поэтому мне захотелось такую работу, на которой я бы сохранял важные мгновения из жизни людей, – поделился Харуто, потирая кончик носа пальцем, обернутым в пластырь. У Мисаки сердце невольно пропустило удар. Их глаза встретились, и Харуто поспешно упер взгляд в скатерть.

– Слушай, а если ты не против… – Харуто заметно нервничал и мгновенно осушил бокал вина. – Может… посмотришь как-нибудь мои фотографии?

От смущения Мисаки принялась теребить рукав платья, пока подбирала слова, но тут Харуто сам рассмеялся:

– Простите! Шучу! То есть не шучу, но…

Он вдохнул, выдохнул. И дрожащим голосом продолжил:

– Мне еще надо многому научиться и хорошенько отточить свои навыки. Вот когда я сделаю такие фотографии, что сам буду доволен, тогда я буду очень рад, если вы их посмотрите. То есть если захотите, конечно же.

Мисаки энергично кивнула и выпалила:

– Если захочу – обязательно.