Моя вторая мама (др. вар.)

– Ему плохо! Надо вызвать скорую помощь! – Хуан Антонио бросился к телефону.

На шум прибежала Моника и, увидев Марию, плачущую рядом с распростертым на полу Игнасио, стала утешать ее также, как обычно утешала ее Мария: обнимала, гладила по волосам, приговаривала ласковые слова.

Хуан Антонио смотрел на них и осознавал, насколько стали близки его семье Мария и Игнасио. И, когда приехавшие врачи стали забирать Игнасио в больницу, вместе с Марией собралась и вся семья Хуана Антонио.

Страшные это были дни для Марии. Она сидела у постели Игнасио, не выпуская его руку из своих рук, словно не руку держала, а жизнь боялась выпустить. День и ночь слились воедино для нее: она видела перед собой только бледное, без кровинки, лицо мужа да трубки капельниц, поддерживающих его уставшее сердце.

– Скажи, Игнасио, за что нам такое? Что мы сделали не так? Ведь мы любили Марселино, он ни в чем не знал отказа... А теперь ты здесь по его вине, и я никогда не прощу ему этого.

– Не надо сейчас об этом, дорогая, – тихо проговорил Игнасио. – Давай лучше поговорим о нас с тобой, о том, как счастливо мы прожили жизнь, как любили друг друга... Я и сейчас тебя люблю не меньше, чем двадцать лет назад. – Игнасио с трудом улыбнулся. – Я могу надеяться на взаимность, сеньора?

Вошла медсестра и Мария, отойдя к изножию кровати, уступила ей место около Игнасио, который слабел на глазах.

Двое суток провела Мария в палате мужа, а в холле больницы по очереди дежурили Хуан Антонио и Даниэла.

...Игнасио умер на рассвете третьего дня, не вынимая свою руку из теплых ладоней Марии: умер на руках той, которую любил всю жизнь.

Плачущая Мария, выйдя из палаты, упала на грудь Даниэлы и долго рыдала, встречая безмерное горе.

Со смертью мужа Мария очень изменилась: она все больше времени проводила на кухне, не сводя распухших от слез глаз с того места, где обычно сидел Игнасио. Седина вдруг резко оттенила ее темные волосы, а голову покрыла не снимаемая черная косынка. Иногда, в минуты особенной тоски, она подходила к осиротевшей гитаре Игнасио и, тихонько перебирая струны, безутешно плакала.

Даниэла, Хуан Антонио и особенно Моника тяжело переживали смерть верного друга и горе несчастной Марии, поэтому Хуан Антонио не стал разыскивать Марселино, даже не заявил в полицию: если Марселино упекут за решетку, врядли Марии станет от этого легче, хотя она по-прежнему считала сына виноватым в смерти Игнасио.

Моника ходила грустная. Сначала Бог отнял у нее мамочку, теперь вот Игнасио! Ведь именно он провожал ее и встречал из школы, он научил Монику любить и ухаживать за цветами, которыми удивлял их сад.

И однажды, когда Даниэла пришла как обычно рассказать девочке сказку и пожелать спокойной ночи, та спросила:

– Почему люди умирают? Почему Бог забирает к себе самых добрых и хороших?

– Так уж устроен мир, Моника. Человек рождается, живет, сколько ему отпущено Богом, и уходит на небо.

– Значит, Игнасио и моя мамочка сейчас вместе? Видят нас, слышат, о чем мы говорим?

– Да, Моника, люди после смерти встречаются. Там, на небе.

Бедная девочка! Сколько выпало на ее долю страданий! Даниэла едва сдерживала слезы, прижимая к себе печальную Монику: так хотелось оградить ее от бед и потерь, которые ей довелось рано испытать.

Не так-то просто завоевать детское сердце, легко ранимое, чуткое к доброте и жестокости, искренности и фальши, но Даниэле это удалось. Моника все больше и больше привязывалась к ней. Но с каждым днем своей счастливой жизни Даниэла все неотступнее мечтала о собственном ребенке, мальчике, сыне.

– Но это только начало, – смеясь говорил Хуан Антонио. – Запомни дорогая, у нас будет огромная семья, детей – не пересчитать.

* * *

Все ближе и ближе был день отъезда Джины. Мысль о разлуке причиняла Даниэле почти физическую боль, будто она должна лишиться руки, ноги... Не меньше Даниэлы страдал и Филипе.

Смирив свою гордость, он как-то отправился к Джине и, несмотря на холодный прием, стал клясться в любви.

Но даже самые добрые женщины бывают жестоки, если задето их самолюбие.

Джина слушать ничего не хотела. Филипе встал на колени.

– Ты поздно одумался! Я больше тебя не люблю! Мы уедем с Хансом в Германию и будем счастливы!

Филипе бросился к ней, обнял, прильнул губами к ее губам.

Боже! Что почувствовала в этот момент Джина! Она была близка к обмороку от счастья. Но тотчас взяла себя в руки.

Вырвавшись от Филипе, она величавым жестом, как и подобает богине, указала ему на дверь:

– Уходи! Я больше не хочу тебя видеть! Между нами все кончено.

Тогда Филипе прибег к последнему средству: попробовал еще раз поговорить с Хансом, убедить его в том, что Джина выходит замуж не по любви, а потому что хочет отомстить ему, Филипе.

– Вы мне уже говорили об этом, но я вам не верю, – резко ответил Ханс. – Лучше оставьте мою невесту в покое.

– Придется тебе смириться, – сказал другу Херардо. – Теперь я понял, что Джина уедет. Упустил ты ее, брат, ничего не поделаешь, сам виноват.

– Ладно, хватит о Джине, расскажи лучше, как у тебя дела с Каролиной.