Моя вторая мама (др. вар.)

Даниэла по-прежнему проводила дни в своей комнате, и даже Джина не могла ее расшевелить. Хуан Антонио стал реже бывать дома: ему казалось, что, когда они вместе, боль утраты чувствуется сильнее, да к тому же, положа руку на сердце, его стала раздражать затянувшаяся депрессия жены. "Как бы ни было тяжело, – убеждал он Даниэлу, – надо жить, ведь теперь ничего нельзя изменить – ни слезами, ни затворничеством". Переживала и Моника, не раз пытавшаяся убедить Даниэлу в том, что она ее любит, так же как любила и умершего братика. К тому же у нее появилась тайна, которой она жаждала поделиться с Даниэлой: Лало недавно предложил ей стать его невестой. И теперь ей очень хотелось выяснить, в каком возрасте появился жених у Даниэлы. Беспокоила ее и Летисия: Фико, друг Лало по старому дому, влюбился в нее и все время передавал для нее подарки: засушенный цветок, красивую коробочку, открытку, а вздорная Летисия даже слышать не хотела об "этом уроде", как она называла Фико. Но печальный вид Даниэлы, глаза, полные слез, погасший взгляд, словно непреодолимый барьер, останавливали девочку, заставляли сжиматься ее детское сердечко. "Даниэла похожа на птицу, которой подрезали крылья", – заметила как-то Мария, всей душой сострадающая бедной женщине. И Моника хорошо поняла, что она хотела сказать.

Однажды Моника поливала цветы и увидела Даниэлу, с отрешенным видом идущую по саду. Девочка подбежала к ней и спросила, как она себя чувствует.

– Какое это имеет значение? – безучастно проговорила Даниэла.

– Даниэла, – с чувством сказала Моника, – я тебя люблю, я люблю тебя больше, чем думала раньше.

– Спасибо, Моника, – ответила Даниэла помолчав, – но теперь мне это безразлично. – Она присела на парапет фонтана, нервно обрывая лепестки розы.

– Ты должна выздороветь, – проникновенно сказала девочка, глядя ей в глаза. – Ты нужна нам всем!

– Нет, никому я не нужна. Лучше бы мне умереть. Это все, что я хочу.

– Не говори так. Я этого не переживу, – со слезами на глазах сказала

Моника, не решаясь обнять Даниэлу и даже подойти к ней поближе.

– Тебе ведь будет лучше без мачехи. Они все ведьмы. Или ты уже забыла?

– Ты мне не мачеха, – тихо сказала девочка, глядя ей в глаза.

– А кто же?

– Ты... моя мама. Мама. Я люблю тебя, мама. Даниэла подняла к девочке заплаканное лицо:

– Моника, повтори! Ты сказала... – Она уронила цветок.

– Мама! Мама! – рыдала девочка, обнимая ее.

Глава 29

Прошло восемь лет. Из пухлого большеглазого ребенка Моника превратилась в красивую девушку; счастливые, ничем не омраченные отношения Даниэлы с любимой дочерью, казалось, сделали их даже внешне похожими друг на друга: высокие скулы, короткий прямой носик, пушистые, загнутые ресницы и большие яркие глаза. Золотистые волосы были дополнительным украшением этой высокой, хорошо сложенной девушки. Дом моделей Даниэлы Лоренте процветал: она вышла на зарубежные рынки, новый стиль мужской одежды под названием "Хуан Антонио" принес ей широкую известность.

Даниэла, по-прежнему красивая, безупречно элегантная, обаятельная, пребывавшая всегда в хорошем ровном настроении, по праву считалась идеальной женой; так же как Хуан Антонио, импозантный, преуспевающий бизнесмен, гордящийся своей женой, – был великолепным мужем. Одним словом, идеальная супружеская чета. Чего нельзя было сказать о Джине и Филипе.

Джина мучительно переживала свой возраст: конечно, у нее чудесные дети – восьмилетняя Джина Даниэла, или попросту Бебес, и шестилетний Густаво, – но ведь годы уходят и, хотя она по-прежнему чувствовала себя молодой и красивой, нужно торопиться жить – время сурово и безжалостно.

Прошедшие годы совершенно не изменили Джину. Все такая же непредсказуемая, импульсивная, легко переходящая от слез к хохоту, она так и не смогла остепениться, превратиться в примерную жену и мать. Стань она скучной домашней хозяйкой, это была бы уже не Джина. Совсем не то Филипе. Теперь в нем невозможно было угадать молодого человека, который приехал на свадьбу Даниэлы и Хуана Антонио верхом на "Стройной Малышке". Больше всего Филипе хотелось спокойной размеренной жизни: работа, дом, вкусный обед, любимая жена, дети, и, наконец, удобное кресло и газета. Все остальное ему казалось лишними хлопотами. Зачем идти вечером в ресторан или бар, если можно прекрасно поужинать дома? Дома даже лучше – не нужно повязывать галстук, можно вылезти из пиджака. Так что жизнь Филипе была бы вполне счастливой, если бы не жена. Джина постоянно тормошила его, куда-то звала, требовала, чтобы он шел вместе с ней. Она тосковала по шумным развлечениям, веселому обществу, где она сверкала бы как раньше. А для Филипе лучшим развлечением стало спокойное чтение газеты под звуки голосов детей.