Моя вторая мама (др. вар.)

– Мама, что же мне теперь делать? – потерянно спрашивала Моника, глядя на мать заплаканными глазами. – Что же мне делать?

– Я тебе помогу, – твердо сказала Даниэла. – Конечно, нет ничего хорошего, что у тебя родится внебрачный ребенок, но это не так уж страшно.

– Отец убьет меня, мама. Что я натворила!

– Нет, нет! Пойдем поговорим с ним прямо сейчас.

– Нет, мама! Нет! Я тебя умоляю.

Но Даниэла настояла на своем. Хуан Антонио имеет право знать правду, и, кроме того, он сможет безотлагательно объясниться с Альберто.

Когда они спустились вниз, раздраженный Хуан Антонио сидел за столом – он опаздывает, а у его женщин завелись какие-то секреты.

Не присаживаясь к столу, Даниэла быстро сказала:

– Хуан Антонио, ты должен об этом знать. Моника ждет ребенка.

Хуан Антонио, побледнев, несколько минут молча смотрел на Монику, потом, отшвырнув салфетку, вскочил на ноги:

– Что ты говоришь?

– Об этом я узнала сегодня, как и о том, что отца ее ребенка зовут Альберто Сауседо. Это мой бывший муж.

Сжав кулаки, Хуан Антонио шагнул к дочери:

– Как ты докатилась до этого? – Он резко встряхнул ее за плечи.

– Папа, отпусти меня! – испугалась Моника.

– Хуан Антонио, не надо, – мягко, но решительно сказала Даниэла. – Альберто мстит мне.

Негодованию Хуана Антонио не было предела. Потрясенная не меньше его, Моника обещала никогда не встречаться с Альберто.

Глава 30

Вернувшись с работы, Джина заговорила с Филипе о Монике, специально, чтобы отвлечь его от проклятой газеты. И на какое-то время она его действительно отвлекла.

– Как? Что ты говоришь? – спросил он поверх газеты.

– Ты должен знать, что происходит, Филипе.

– При таких обстоятельствах, наверное, не стоит распускать сплетни, – заметил он.

– Это вовсе не сплетни. Мы же давно знаем друг друга, у нас должны быть общие печали и горести.

Джина вспомнила, как несколько дней назад, после прочувственного разговора с Даниэлой, она решила наладить, наконец, отношения с Филипе – в последнее время даже дети стали замечать, что они ссорятся, и это встревожило Джину. Вечером, уложив детей в постель, она подсела к Филипе.

"Я сейчас подумала, – сказала она, прижимаясь к нему, – что мы ведем себя, как дети. У нас двое малышей. Наш брак должен оставаться прочным. Нам обоим следует об этом позаботиться. Давай забудем о всех наших ссорах. В этот вечер мне хочется сделать тебе приятное".

Филипе оторвался от газеты и недоверчиво взглянул на нее.

"Правда?" – "Правда. Иди ко мне." "Ты не шутишь?" – все еще сомневался

Филипе. "Ненаглядный мой, – Джина придвинулась к нему еще ближе. – Дорогой мой, ты, наверное, хочешь, чтобы я сделала для тебя что-нибудь особенное?"

"Да, да..." – просиял Филипе.

"Ну, что же ты все-таки хочешь?" – поторопила его Джина.

"Чтобы ты испекла мне вот такой пирог с ветчиной (он показал размер пирога), положила туда побольше сыра, сметаны, а сверху – еще два стручка перца, немного лучку, помидоров. Вот тогда я буду просто счастлив, Джина."

Джина, покраснев, вскочила с дивана:

"Попроси это у своей тети, дорогой. Еще никто, слышишь, никто не оскорблял меня так, как ты! Можешь спать на этом диване! Вместе с твоей газетой! Понял? Я теперь буду запираться от тебя на ключ в моей спальне! И больше тебя туда не пущу!" – бушевала Джина.

Но сообщение о Монике взволновало Филипе больше, чем показалось Джине. 

Ведь они с Херардо друзья, а Лало, сын Херардо, жених Моники, ни о какой другой девушке парень даже слышать не хочет. Что же теперь будет?

На следующий день, едва дождавшись прихода Херардо, Филипе пересказал ему разговор с Джиной.

– И знаешь, кто отец ребенка? – спросил он.

– Понятия не имею, – ответил Херардо.

– Держись, чтобы не упасть. – Филипе помолчал, передвинул пепельницу, зачем-то взглянул на секретаршу, сидевшую за стеклянной перегородкой. – Альберто. Альберто Сауседо.

Херардо побледнел.

– Этого не может быть, Филипе. Ты говоришь об ужасных и невероятных вещах. Когда Лало обо всем узнает... Мы были так счастливы в последние годы.

Конечно, Лало с болью вспоминал об Альберто, но все казалось ему таким далеким...

– Да, да... Опять у нас все не слава Богу, – сказал Филипе.

– Это самая плохая новость, которую я мог от тебя узнать. Бедная

Каролина, она этого не вынесет. Она не вынесет этого, Филипе! – Херардо схватился за голову.

– Такова жизнь, – философски заметил Филипе. – Я вот тоже так переживал, когда Джина чуть было не ушла от меня. А теперь мне кажется, что если бы не дети, я бы сам с ней расстался.

– Ты сошел с ума, Филипе, – Херардо с изумлением посмотрел на друга.

– Но это действительно так.

* * *

Какими счастливыми были эти годы, думал Херардо, вспоминая прожитое.