Моя жизнь

Сначала я отправился в Альпену, чтобы встретиться с председателем окружной организации демократической партии Бо Форни, которого не застал во время первой поездки в этот город. Я без труда нашел его маленький домик, во дворе которого увидел пикап со стойкой для ружей — обычное для горцев снаряжение. Бо встретил меня у парадной двери в джинсах и белой футболке на мощном торсе. Все время, пока я произносил свою речь с просьбой о поддержке, он молча смотрел телевизор. Когда я закончил, Бо сказал, что Хаммершмидту следует как следует всыпать и, хоть он и получит большое преимущество в своем родном городе Гаррисоне, мы вполне сможем добиться хороших результатов в округе Бун. Затем он назвал имена нескольких людей, с которыми мне следовало встретиться, заметил, что я получу больше голосов, если постригусь, и, добавив, что будет меня поддерживать, отвернулся к телевизору. Вначале я не знал, что о нем и подумать, но, возвращаясь к своей машине, присмотрелся получше к его пикапу и увидел на бампере наклейку со словами: «Не надо меня винить. Я голосовал за Макговерна» Когда я позже спросил Бо об этой наклейке, он ответил так: ему все равно, что говорят критики о Макговерне, демократы, в отличие от республиканцев, выступают за простых людей, и в этом все дело. Когда я стал президентом, а Бо был болен, наш общий друг и товарищ по партии Леви Филипс, очень предприимчивый человек, привез его в Вашингтон, чтобы он смог побывать в Белом доме и остаться там с нами на ночь. Бо хорошо провел время, но отказался ночевать в спальне Линкольна. Он не мог простить ему крайностей, допущенных республиканцами после Гражданской войны, в эпоху Реконструкции Юга, и их преданности богатым и сильным мира сего в XX веке. Я надеюсь, что теперь, когда и Линкольн, и Бо на небесах, они поладили и преодолели свои разногласия.

После Альпены я отправился в Флиппин, городок в округе Марион с населением около тысячи человек, где асфальтированных дорог было меньше, чем в любом другом городе нашего штата. Я встретился с двумя молодыми людьми, которым хотел поручить руководство моей предвыборной кампанией в этом городке, — Джимом Миллиганом и Керни Карлтоном. Они усадили меня в пикап Джима, сами сели с обеих сторон и по грунтовой дороге отправились в Эвертон, крохотное местечко в самой отдаленной части округа, в гости к Леону Суоффорду, которому принадлежал единственный в тех местах магазин и поддержка которого могла принести мне сотни две голосов. Примерно в десяти милях от города, в совершенно глухом месте, Джим остановился. Мы вылезли из машины и буквально утонули в пыли. Джим вынул пачку жевательного табака «Ред мэн», положил в рот кусочек, затем угостил Керни. После этого Керни протянул пластинку и мне, сказав: «Хотим посмотреть, что ты за фрукт. Если ты настоящий мужчина и станешь жевать этот табак, мы тебя поддержим. Если нет, мы выкинем тебя из машины, и ты вернешься в город пешком». Подумав, я ответил: «Открывайте свою чертову дверь». Секунд пять они таращились на меня, потом разразились громовым смехом, и мы продолжили путь к магазину Суоффорда. Нам удалось получить там голоса, причем со временем число наших сторонников значительно увеличилось. Если бы их мнение обо мне основывалось на моем отношении к табаку «Ред мэн», то я, возможно, до сих пор бродил бы по проселочным дорогам округа Марион.

Через несколько недель я вновь подвергся подобному испытанию. Я приехал в Кларксвилл, расположенный в долине реки Арканзас, вместе с лидером моего окружного предвыборного штаба Роном Тейлором, двадцатидвухлетним молодым человеком. Он происходил из семьи, игравшей заметную роль в политической жизни штата, и, несмотря на довольно юный возраст, сам прекрасно разбирался в вопросах политики. Он пригласил меня на окружную ярмарку, чтобы познакомить с шерифом, поддержка которого, как сказал Рон, необходима для того, чтобы получить голоса жителей округа. Мы нашли шерифа на площадке для родео держащим под уздцы лошадь. Родео должно было начаться с выводки — демонстрации лошадей на арене. Шериф подал мне поводья и посоветовал принять в ней участие, после чего обещал представить меня собравшимся. Он заверил меня, что лошадь очень смирная. На мне были темный костюм и рубашка с галстуком, на ногах— ботинки с узкими загнутыми носами. Последний раз я сидел на лошади в пять лет, позируя для фотографии в костюме ковбоя. От жевательного табака я отказался, но поводья взял и в седло сел. После того как я всю жизнь смотрел ковбойские фильмы, подумал я, насколько трудно мне будет это сделать? Когда началась выводка, я выехал на арену с таким видом, словно делал это миллион раз. Я проехал примерно четверть окружности арены, и сразу после того, как меня представили, лошадь внезапно остановилась и встала на дыбы. Каким-то чудом мне удалось на ней удержаться. Толпа зааплодировала. Мне кажется, они решили, что я сделал это специально. Только шериф знал, что произошло на самом деле, но тем не менее поддержал меня.