Моя жизнь

Эпитет, который придумал для нас Гингрич, был верным в том смысле, что мы были сторонниками Макговерна и не принадлежали к той культуре, которую Гингрич хотел сделать доминирующей в Америке: самодовольной, осуждающей, претендующей на знание «абсолютной истины», олицетворяющей самые темные стороны южного белого консерватизма. Я сам был южным баптистом и гордился своими корнями и силой своей веры, но я слишком хорошо знал эти темные стороны. Еще ребенком я наблюдал, как люди использовали свое благочестие и моральное превосходство для оправдания претензий на политическую власть и права «демонизировать» тех, кто сними не согласен (чаще всего по вопросам гражданских прав). Я полагал, что целью Америки должно быть укрепление единства американского народа, расширение свобод и возможностей и преодоление противоречий и различий.

Хотя Гингрич и его искусство политика произвели на меня определенное впечатление, я не мог согласиться с его претензиями на то, что его политический курс является олицетворением наивысших американских ценностей. Меня учили не смотреть свысока на других людей и не искать виноватых в моих собственных ошибках и неудачах. А ведь «новые правые» именно к этому и призывали. Причем этот их призыв был очень привлекательным для избирателей, потому что предлагал психологический комфорт и уход от ответственности. «Они» были всегда правы, а «мы» — всегда неправы; «мы» были ответственны за все проблемы, несмотря на то что именно «они» были президентами двадцать из последних двадцати шести лет. Мы все с готовностью принимаем аргументы, которые позволяют нам снять с себя ответственность и успокоиться. Во время выборов 1994 года в Америке напряженно работающие семьи из среднего класса, встревоженные неустойчивой экономической ситуацией, распространением преступности и наркомании и обострением семейных проблем, оказались легкой мишенью для аргументов Гингрича, в особенности потому, что мы не предложили никаких контраргументов.

Гингрич и правые республиканцы снова вернули нас в 1960-е. Ньют заявил, что Америка была великой страной до начала 60-х, когда к власти пришли демократы, которые вместо абсолютных понятий добра и зла предложили относительные ценности. Он обещал вернуть нас к высокой моральности 1950-х — для того, чтобы «возродить американскую цивилизацию».

Конечно, и в 1960-х годах имели место политические и социальные эксцессы, но это десятилетие и зародившиеся в то время общественные движения обеспечили прогресс в сфере гражданских прав и женского равноправия, охраны окружающей среды и безопасности на производстве, а также расширили возможности простых людей. Демократы верили в эти ценности и работали для их реализации. Так же поступали и многие традиционные республиканцы, включая ряд губернаторов, вместе с которыми я работал в конце 1970-х и в 1980-х. Сосредоточив внимание исключительно на эксцессах 1960-х годов, новые правые сильно напомнили мне белых южан, которые даже через сто лет после окончания войны Севера и Юга продолжали критиковать меры, предпринятые в период Реконструкции[46]. В детстве я слышал немало относящихся к тому времени рассказов о жестокостях северян и благородстве южан. В этих рассказах была доля правды, но те, кто обличал северян, забывали, что именно Линкольн и республиканцы покончили с рабством и сохранили целостность страны. По главным вопросам — рабства и целостности страны — позиция Юга была ошибочной.

Теперь происходило то же самое: правые использовали эксцессы 60-х, чтобы отрицать достижения в области гражданских прав и других сферах. Это огульное отрицание напомнило мне пересказанную сенатором Дэвидом Прайором беседу, которая состоялась у него с восьмидесятипятилетним стариком, сообщившим сенатору о том, что он пережил две мировые войны, Великую депрессию, Вьетнам, выступления в защиту гражданских прав и другие бурные события XX столетия. Прайор тогда заметил ему: «Вы стали свидетелем многих перемен». «Да, — ответил старик, — и я всегда выступал против них!»

И все же я не хотел демонизировать Гингрича и его сторонников, подобно тому, как они это делали по отношению к нам. У него имелись некоторые интересные идеи, относящиеся, в частности, к сферам науки, технологии, предпринимательства и внешней политики; он был убежденным интернационалистом. Кроме того, я уже много лет думал о том, что демократам необходимо изменить тактику: меньше говорить о сохранении достижений партии времен индустриальной эпохи и сосредоточиться на решении проблем информационной эры, а также со всей определенностью заявить о приверженности ценностям и интересам среднего класса. Я был рад принять вызов и сравнить идеи «новых демократов» по экономическим и социальным вопросам с «Контрактом с Америкой» республиканцев. Ведь политика и заключается в конкуренции идей и политических программ.