Моя жизнь

Польша нас поразила своей нищетой. За окном мелькали деревни, крытые соломой. На станциях киоски с иконками, крестиками, шариками, журналами – все яркое и красочное. Попали в другой мир. Детям проводник не разрешил спать на верхней полке. Пришлось полку опустить, детей кое-как уложить на нижней полке, а самим тут же примоститься. С грехом пополам доехали до немецкой границы. За окнами поплыли аккуратные, крытые черепицей разлинованные деревни – сытость и достаток были во всем.

Доехали до Аахена, границы с Бельгией. Приходит бельгийская полиция – высаживайтесь, у вас нет бельгийской визы для проезда во Францию. Девушка во Внешторге забыла. Пришлось быстро будить детей. Ребята, перепуганные, быстро без капризов выполняли все наши просьбы. Помню, как крошка Олечка схватила большой узел и помчалась с ним по перрону. Мы вышли из вагона. Темень, слабый фонарь на перроне. Что делать? Леня от волнения стал взад-вперед бегать по перрону. Я с ребятами и с вещами стояла под фонарем. Ко мне подошел человек в форме железнодорожника и сказал: «Идите в вокзал, там дети могут уснуть». И показал, как идти туда. Потащились мы со своими бебехами на вокзал. Вошли – полутемный зал, за столиками сидят люди, но не дремлют. Чувствуется, как все напряжены. При каждом стуке вздрагивают и озираются. Видно, тоже надо попасть за границу. Мы уложили детей на чемоданы, и они тут же заснули. Все казалось враждебным. Утром Леня пошел на поиски пристанища. На вокзальной площади была маленькая гостиница. Она пустовала, так как движение через границу стало слабым. Жильцов не было. Нас с опаской впустили по задней лестнице. Леня ушел на почту, чтобы связаться с Парижем, а мы остались в номере. Окна выходили на площадь. В конце ее возвышался прекрасный огромный знаменитый Аахенский собор. Ребята весь день висели в окне на улицу. Мы боялись выйти. Смотрели, как машины с мылом мыли площадь (плиты на площади), как идут монахи в длинных коричневых рясах, подпоясанных веревками, с молитвенниками в руках и тонзурами на затылках. Это было 25 декабря – день Рождества или 24‐е – сочельник. Пришел Леня и рассказал с восторгом, как работает тот чиновник на почте, к которому он обратился. Он был дежурный, был праздник – он был один на почте. Леня не знал немецкого, а дежурный знал немного французских слов. Каким-то образом он понял суть дела, дозвонился до торгпредства, там только дежурный, который сказал, что торгпреда, наверно, нет в Париже. Дозвонились в полпредство. Там дежурный сказал, что сейчас рождественские каникулы и получить бельгийскую визу в ближайшие дни нельзя. Леня сказал, что у нас нет ни копейки, так как в Москве экономят валюту, дали самый минимум без всякого резерва. Обещали выслать после праздников, так как никого на работе нет – Рождество. Все это кое-как мы объяснили хозяевам. Они с кислой миной согласились – все-таки с детками и с вещами, не похожи на жуликов. Чтобы доставить нам удовольствие, среди закусок подали русские сардины – они нам дома надоели; помню, как нам было смешно. Детям поднесли рождественские пряники.

Пришлось нам жить несколько дней (три-четыре), пока была получена виза. Вечером, уложив детей, мы пошли гулять. Во всех домах были зажжены елки. Была тишина, никого на улицах. Достаток и богатство. Но нам было тревожно. Очень уж настороженно относились к нам хозяева гостиницы. Обслуживал нас молодой паренек, единственный слуга в гостинице, бледный и худой еврей с испуганными и печальными глазами. Он с нами не сказал ни слова. Наконец, получили визы (по Бельгии ехать два или три часа) и деньги. Леня расплатился с хозяевами. Взяли по-божески и нас выпроводили через задний ход с большими предосторожностями. Видно было, что хозяева нас выпроваживают с облегчением. Дальше мы поехали без приключений.