Моя жизнь

Дедушка и бабушка летом всегда уезжали в Сочи. Мы в сентябре обычно уезжали отдыхать куда-нибудь на юг. В основном в Крым. Там были санатории ЦКУБУ (Центральной комиссии улучшения быта ученых). Однажды, кажется, в 1934 году, мы отдыхали в Гаспре, в роскошном дворце Воронцова. Как-то мы собрались компанией и пошли пешком в Форос. Там тоже был дом отдыха ЦКУБУ. Леня встретил там знакомых. Они его попросили что-нибудь поиграть. Вечером устроили концерт. Леня разыгрался. Играл очень много, народу было много. К нему подходит человек и говорит: «Мы с вами встречались у Калинина» (председатель ЦИК). Леня говорит, что произошла ошибка, он никогда не бывал у Калинина. Словом, его приняли за известного тогда пианиста Лео Гинзбурга. А народ был понимающий в музыке – научные работники. Значит, он хорошо играл (Шопена и Бетховена). В это время в Гаспре отдыхали П. Капица, Д. Шостакович и много разных знаменитостей. Против меня сидел старичок в линялой серой косоворотке. Это был директор Пулковской обсерватории[76]. Капица держался своей компании – физиков. Там всегда был крик, шум. Мы болтались между всеми. Шостакович был совсем еще молодой, беленький, казался мальчиком. И жена его тоже беленькая девочка. Он был какой-то инфантильный и непосредственный. Он подходит как-то к Лене и говорит: «Я слышал, вы уезжаете за границу, привезите мне, пожалуйста, писчей бумаги, хорошей – это моя страсть». Я как-то ходила по парку и села на лавочку около обрыва. Внизу был теннисный корт, и там в это время упражнялся Шостакович. Я не очень за ним наблюдала, просто отдыхала. Но ко мне подошла одна из отдыхающих и тихонько сказала: «Вы что, не знаете, что Шостакович не любит, когда смотрят, как он играет в теннис?» Конечно, я тут же ретировалась. Но как относились люди к этому мальчику! Отдыхал там Каменев (тот самый). Он тогда был директором издательства «Академия»[77]. Он приехал со своей молодой очень милой женой и маленьким, лет двух, сыном. Они жили в маленьком домике во дворе. Держались очень обособленно, да и остальные избегали знакомства с ним, как с опальным. Леня с ним как-то на пляже разговорился. Поэтому, когда мы собрались куда-то идти, я решила их пригласить с собой, хотя попутчики не очень обрадовались моему предложению. Я пошла в этот флигель, где Каменевы жили, постучалась, вошла в большую комнату. Мебели было мало: простой столовый стол, два стула, по углам какие-то узлы и чемоданы. Они завтракали (в общую столовую они не ходили). На мое приглашение они ответили надменно и высокомерно. За Каменевым наблюдала одна женщина, довольно интеллигентная, которая говорила, что заинтересована в знакомстве с Каменевым как директором издательства. Но видно было по ее напряженности, по тому, как она не выпускала их из виду, что это особого рода наблюдение. Поехали Каменевы в Ялту за покупками, и она тут как тут. Всем было понятно. Наверно, она была не одна. Все понимали, что над ним висит гроза.

Леня был хорошим ходоком. Ему ничего не стоило пешком сходить из Гаспры в Ялту и обратно. Я не могла столько ходить, хотя всеми силами за ним тянулась. Поэтому он часто вставал чуть свет и до завтрака где-то ходил по горам. А потом со мной снова. Я могла сидеть и смотреть на море. Черное море меня завораживало. Леня хорошо плавал, а я по-лягушачьи около берега. Там же мы встретили Ирину Гогуа. Очень красивая женщина. Была с какой-то дуэньей. Умная женщина, она сказала о нас: «Когда вы появляетесь в обществе, на вас сразу же обращают внимание (на меня) и даже удивляются, что у вас такой муж, а потом, познакомившись ближе, все очаровываются им и забывают о вас». Это была сущая истина. Леня всегда всех очаровывал, а я оказывалась принудительным аксессуаром. Я всегда чувствовала превосходство Лени и охотно подчинялась этому. Не в житейских делах – здесь он был до комизма беспомощен. Тут уже мне приходилось командовать, хотя я всю жизнь мечтала иметь над собой командира.