Моя жизнь

В управлении комбината работали два человека, оба заключенные. Он – инженер, считался очень талантливым. Она – молодая красивая обаятельная женщина. Они жили как муж с женой. Все это знали. Их любили. Все ими любовались. Настало освобождение. Он послал жене вызов. Жена приехала. Для него сразу соединилась оборванная нить жизни. Он переступил порог из лагерного прошлого в настоящее. Реальностью стала жена, возвращение в Москву. Словом, прошлая жизнь охватила его. Все остальное отодвинулось в прошлое, в нереальность. А как же та женщина, которую он так нежно и искренне любил? Все трое переживали адские муки. Если в случае с Харитоновым не выдержал мужчина, то тут не выдержала женщина. Эта прекрасная женщина, которую он любил, повесилась. Весь комбинат обрушил на него свое презрение и негодование. И что было делать, кто виноват? Может быть, только благодаря этой любви они и выжили. Он с женой уехал. Были ли они счастливы, хотя и нашли друг друга после стольких лет разлуки? А женщина эта перенесла весь ад лагеря, все смогла вынести, а этого не смогла – сломалась. Значит, велики были ее муки. О таких трагедиях можно говорить без конца. Переход из антимира в реальность был для всех тяжелым, для одних больше, для других меньше. И нас с Леней это не миновало. Не знаю, надо ли писать об этом – слишком тяжело и сейчас, через тридцать пять лет, вспоминать обо всем.

7. Дом Крутовских Красноярск (1944–1947)

Слова из песни не выкинешь, и уж если взялась писать, так надо обо всем. Крутовские меня приняли хорошо. Отвели мне ванную комнату с отдельным выходом на улицу. И вот мы начали жить с Леней эти первые 17 дней до моего отъезда обратно. Я была бесконечно счастлива, что его вижу сильным, здоровым и вообще тем, что он есть на свете. У него был свободный пропуск. Он работал в Красноярской конторе Норильского комбината и ночевал в конторе же еще с одним юристом, бывшим сотрудником Института права, Гришиным. Поэтому он мог ко мне приходить каждый день. Как мы питались, я не могу вспомнить. Как-то жили. Поздно вечером он уходил, после работы приходил. Воскресенье с утра был весь день.

Со мной он говорил так, как будто мы не расставались, как со своей душой. И чувствовалось, что он по-прежнему хочет моего сочувствия и чтобы я разделила с ним его переживания, помогла решить его основную задачу: как дальше жить после освобождения, со мной или с другой женщиной. Я молчала, я была в отчаянии. Он ничего не замечал и все говорил о своей любви к той. Этой женщиной была Елизавета Яковлевна Драбкина. Они встретились в Норильске, удивились, что не были знакомы в Москве, хотя общих знакомых была уйма. Она – писательница, очень образованная женщина, знавшая французский язык. Посвящала ему французские стихи. Леня ухитрился взять ее к себе в отдел. Они были все время вместе. Утром он варил манную кашу на плитке. В обед под конвоем шли в зону обедать. Потом до девяти часов вечера сидели на работе. Вольнонаемные уходили домой, они оставались одни. В Норильске была прекрасная библиотека. Они имели возможность читать книги по своему выбору. Они создали себе мир высоких мыслей. Остальной мир был где-то в другом измерении. Все порядочные люди, все талантливые были в лагерях, на воле оставалась одна серость. Это он мне серьезно объяснял, и проскальзывало, что «ты и твои дети», пожалуй, тоже относятся к этой серости. «Вольняшки» – иначе он не называл вольных людей. Он метался, называл Лизу своей женой, а кто я – неизвестно. Он был бы рад избавиться от меня, с одной стороны, а с другой – энергично хлопотал о вызове меня на работу в Норильск. Я ни слова за все время не сказала в свою защиту, я молчала, у меня уже не было сил бороться за себя. Я оставила его одного решать, хотя чувствовала, что должна быть около него, помочь ему я не могла. Против Лизы у меня ни одного мгновения не мелькнуло плохих мыслей. Она столько пережила, и они были счастливы. Я разбила их счастье. Мне он не клялся никогда в любви до гроба, а Лизе клялся и теперь должен был нарушить клятвы. Он очень ее любил. Но он должен был вернуться в другой мир, в другое измерение, где была я. Он все говорил о своей любви, говорил, что боится, что она не выживет, если он от нее уйдет. Я слушала и леденела. Однажды он сказал, что он пришел последний раз и больше не придет никогда. Я сказала: «Прощай, как обыкновенно кончилась наша любовь, а я не верила энкавэдэвцам, которые мне это предсказывали». Он повернулся ко мне и сказал: «Я остаюсь!» С этим я и уехала в Красную Горку, где ждала меня моя дорогая дочка.