Моя жизнь

Растроганная мольбой матери, я пообещала поехать в деревню Сан-Стефано и сделать все, что в моих силах, чтобы образумить Рауля. Швейцар сказал мне, что дорога слишком каменистая, по ней почти невозможно проехать на автомобиле. Так что я отправилась в порт и наняла маленькое буксирное судно. Дул ветер, и воды Босфора были неспокойны, но мы благополучно добрались до деревушки. Я нашла виллу Рауля по описанию его матери. Это был белый дом, стоящий в саду в уединенном месте неподалеку от старинного кладбища. Колокольчика не было. Я постучала, но не получила ответа. Толкнула дверь и, обнаружив, что она не заперта, вошла. Комната нижнего этажа была пуста, и я, преодолев короткий марш ведущих наверх ступеней, открыла другую дверь и нашла Рауля в маленькой выбеленной комнатке с белыми стенами, полом и дверями. Он лежал на кушетке с белым покрывалом, одетый, как и на пароходе, в белый костюм и безукоризненно чистые перчатки. Рядом с кушеткой стоял маленький столик, на котором стояла хрустальная ваза с белой лилией, рядом лежал револьвер.

Сам юноша, который, как полагаю, не ел два или три дня, пребывал в далекой стране, и мой голос едва ли доходил до него. Я пыталась вернуть его к жизни, говорила о его матери, сердце которой разрывается от боли из-за смерти его братьев, и, наконец, взяла его за руку и почти силой отвела на ожидавшее нас буксирное судно, из предосторожности не взяв револьвер.

По дороге он плакал не переставая и отказался возвращаться в дом своей матери, тогда я уговорила его поехать в мои апартаменты в отель «Пейра палас», где попыталась выведать у него причину его глубокого горя, так как мне казалось, что даже смерть братьев не могла привести его в такое состояние. Наконец он прошептал:

– Да, вы правы, причина не в гибели моих братьев, а в Сильвио.

– Кто эта Сильвио? Где она? – спросила я.

– Сильвио самое прекрасное существо на свете, – ответил Рауль. – Он здесь, в Константинополе, со своей матерью.

Узнав, что Сильвио юноша, я была немного ошеломлена, но, поскольку всегда являлась последовательницей Платона и, считала его «Федра» самой изысканной из когда-либо написанных песен любви, была не так сильно шокирована, как могли быть шокированы другие на моем месте. Я считаю, что высшее проявление любви – это чистое духовное пламя, и оно не зависит от пола.

Я намеревалась любой ценой сохранить жизнь Раулю и, воздержавшись от дальнейших комментариев, просто спросила:

– Какой телефонный номер у Сильвио?

Вскоре я услышала по телефону голос Сильвио, милый голос, который, казалось, исходил из столь же приятной души.

– Вы должны сейчас же приехать сюда, – сказала я.

Вскоре он появился. Это был прелестный юноша лет восемнадцати. Так, должно быть, выглядел Ганимед, когда взволновал чувства самого всемогущего из богов – Зевса.

«Это чувство нашло продолжение, и, когда он приближался к нему и обнимал его во время гимнастических упражнений и при других встречах, эти чувства забили фонтаном, который Зевс, влюбленный в Ганимеда, назвал желанием, и затопили любовника. Они входили в его душу и, переполнив ее, снова выплескивались наружу. И словно легкий ветерок или эхо отражается от гладких гор и возвращается туда, откуда пришло, точно так же поток красоты, проходя через глаза, зеркало души, возвращается назад к прекрасному существу в стремительном полете крыльев, наполняя душу любимого ответной любовью. И таким образом он любит, но не знает кого; он не понимает и не может объяснить свое собственное состояние; кажется, будто он заразился слепотой от другого; любовник – это его зеркало, в котором он видит себя, но не осознает этого» (Джауэтт).

Мы пообедали и провели вечер вместе. Позже, сидя на балконе, выходившем на Босфор, я с удовольствием наблюдала, как Рауль и Сильвио ведут тихий доверительный разговор, и это убедило меня, что жизнь Рауля пока вне опасности. Я позвонила его матери и сообщила, что мои усилия увенчались успехом. Бедную женщину охватила такая радость, что она едва могла выразить свою благодарность.

Той ночью я простилась со своими друзьями с ощущением, что совершила доброе дело и спасла жизнь этого прекрасного мальчика, но несколько дней спустя расстроенная мать снова пришла ко мне.

– Рауль вернулся на виллу в Сан-Стефано. Вы должны снова спасти его.

«Такова плата за мою доброту», – подумала я, но не смогла отказать бедной матери. Но на этот раз рискнула взять автомобиль и поехать по дороге, поскольку поездку морем сочла слишком тяжелой. Я позвонила Сильвио и сказала, что он должен поехать со мной.

– Ну а на этот раз в чем причина безумия? – спросила я его.

– Дело в том, – ответил Сильвио, – что я, безусловно, люблю Рауля, но не могу сказать, что люблю его так же, как он меня. Поэтому он говорит, что ему лучше умереть.

Мы выехали на закате и после множества ухабов и толчков приехали на виллу и, взяв ее штурмом, снова привезли впавшего в уныние Рауля в отель, где при участии Пенелопы до поздней ночи обсуждали, как найти эффективное средство против одолевающей Рауля странной болезни.