Моя жизнь

Он дал мне небольшой квадратик бумаги, на котором было написано: «Ложа Королевского национального театра». В этот вечер мы с матерью пошли туда, чтобы увидеть его в роли Ромео. Он был превосходным артистом и стал величайшим актером Венгрии. Интерпретация юного горения Ромео завершила его победу надо мной. Потом я зашла к нему в уборную, чтобы увидеть его. Все следили за мной с улыбками, исполненными любопытства. Казалось, все уже знали и радовались за нас. Лишь одна актриса выглядела недовольной. Он проводил нас до отеля, где мы слегка перекусили, так как актеры никогда не обедают перед спектаклем.

Затем, когда мать думала, что я уже сплю, я вернулась и встретилась со своим Ромео в гостиной наших апартаментов, отделенной от спальни длинным коридором. Он сказал мне, что этим вечером изменил свою интерпретацию роли Ромео. «Обычно я перепрыгивал через стену и сразу же начинал привычно декламировать:

Над шрамом шутит тот, кто не был ранен.
Но тише! Что за свет блеснул в окне?
О, там восток! Джульетта – это солнце[48].

Но сегодня вечером, помнишь, я шептал слова, словно они душили меня, так как с тех пор, как встретил тебя, я знаю, что сделала бы любовь с голосом Ромео. Только теперь знаю. Айседора, это ты заставила меня понять, что собой представляла любовь Ромео. Теперь я всю роль буду играть по-иному». Он встал и исполнил передо мной сцену за сценой всю роль, часто останавливаясь для того, чтобы сказать: «Да, теперь я вижу, что если Ромео по-настоящему любил, то он сказал бы так-то и так-то, а совсем не так, как я воображал, когда раньше играл эту роль. Теперь я знаю. Ах… обожаемая девушка с лицом похожим на цветок, ты вдохновляешь меня. С помощью этой любви я действительно стану великим актером». Так он декламировал мне роль Ромео до тех пор, пока в окне не забрезжил свет зари.

Я в упоении смотрела и слушала, время от времени осмеливаясь подать ему реплику или подыграть жестом, а в сцене с монахом мы оба преклонили колени и поклялись в верности до гроба. Ах, молодость и весна, Будапешт и Ромео! Когда я вспоминаю об этом, мне кажется, будто все произошло не давно, а всего лишь вчера.

Однажды вечером по окончании наших спектаклей мы тайком от матери, считавшей, будто я спокойно сплю, прошли в гостиную. Поначалу Ромео довольствовался декламацией ролей и беседой о своем искусстве, о театре, и я была счастлива, слушая его, но постепенно стала замечать, что он чем-то обеспокоен, а порой совершенно терялся и утрачивал дар речи. Он сжимал руки и казался совершенно больным, и в такие мгновения я замечала, что его лицо наливалось кровью, глаза загорались, губы припухали, и он кусал их до крови.

Я же испытывала слабость и головокружение, в то время как в груди разрасталось непреодолимое желание прижимать его к себе все крепче и крепче, и это продолжалось до тех пор, пока, потеряв над собой контроль и впав в неистовство, он не отнес меня в комнату. Испуганная и в то же время испытывающая исступленный восторг, я поняла, что все свершилось. Должна признаться, что моим первым впечатлением был ужасный испуг, и только жалость к нему из-за испытанных им страданий не позволила мне бежать от того, что поначалу показалось настоящей пыткой.

Этим утром на заре мы вышли из отеля вместе и, наняв запоздавшего извозчика, которого отыскали на улице, уехали за много миль от города. Мы остановились в хижине крестьянина, жена которого предоставила нам комнату со старомодной кроватью с балдахином. Весь этот день мы провели в деревне, и Ромео неоднократно пришлось успокаивать меня и осушать мои слезы, когда я принималась плакать.

Боюсь, что в тот вечер я плохо выступила перед зрителями, так как чувствовала себя ужасно несчастной. Однако потом, когда я встретилась в гостиной с Ромео, он пребывал в таком радостном и приподнятом настроении, что я почувствовала себя вознагражденной за все свои страдания и желала только одного – начать все сначала, особенно когда он с нежностью заверил меня, будто я наконец-то узнаю, что значит рай на земле. Пророчество, которое вскоре исполнилось. У Ромео был прекрасный голос, и он часто исполнял мне песни своей страны и цыганские песни, разучивал со мной слова и объяснял их смысл. Однажды вечером, когда Александр Гросс организовал мой гала-концерт в Будапештском оперном театре, у меня возникла идея – после программы на музыку Глюка вывести на сцену простой оркестр венгерских цыган и танцевать под цыганские песни. Одна из них была песней любви. Звучала она так:

Csak egy kis lány
van a világon
Az is az éi draga
galabom
A jó Isten de nagyon
Zerethet
Hogy en nekem adott tégedett.

Что означало: