Моя жизнь

И все же друзья высказывались за то, чтобы начать работу. Но когда я

приступил к ней, глаза мои открылись. Моему оптимизму был нанесен тяжелый

удар. Во время кампании за отказ от уплаты податей население с готовностью и

безвозмездно предоставляло нам повозки; и когда нужен был один доброволец, являлись двое. Теперь же стало трудно получить повозку даже за деньги, а о

добровольцах уж и говорить не приходится. Однако мы не унывали, когда не

было повозок, ходили пешком, делая порою по двадцать миль в день. Еще

труднее было рассчитывать на получение продовольствия. Просить продукты было

неудобно, и мы решили, что каждый будет носить продовольствие с собой в

сумке. Стояло лето, и поэтому в палатках и постелях необходимости не было.

Всюду, куда мы приходили, устраивались митинги. Народ сходился, но

рекрутов набиралось не больше одного-двух.

- Как можете вы, последователь ахимсы, предлагать нам взяться за оружие?

- Что хорошего сделало правительство для Индии, чтобы заслужить наше

сотрудничество?

Подобные вопросы задавались нам постоянно.

И все же наше упорство побеждало. Имея уже целый список завербованных, мы

рассчитывали, что приток добровольцев станет постоянным. Я уже начал

переговоры с комиссаром относительно размещения рекрутов.

Комиссары всех округов, по примеру Дели, созывали у себя военные

конференции. На одну из таких конференций в Гуджарате пригласили и меня с

моими соратниками. Мы пришли, но я понимал, что это место еще менее

подходящее, чем Дели. Я чувствовал себя плохо в этой атмосфере раболепия.

Мне пришлось говорить на конференции о довольно неприятных для чиновников

вещах.

Я выпускал листовки с призывом к населению записываться в рекруты. Один из

моих аргументов был не особенно приятен комиссару: "Из всех злодеяний

британского владычества в Индии история сочтет наиболее тяжким закон, лишающий весь народ права носить оружие. Если мы хотим, чтобы этот закон был

отменен, если хотим научиться владеть оружием, то нам представляется

блестящая возможность. Если средние слои населения добровольно окажут

правительству помощь в час испытания, его недоверие исчезнет и запрещение

носить оружие будет снято". Комиссар заявил, что ценит мое присутствие на

конференции, несмотря на существующие между нами разногласия. И мне пришлось

защищать свою точку зрения в самых учтивых выражениях.

XXVIII. НА ПОРОГЕ СМЕРТИ

За время вербовочной кампании я почти совсем подорвал свое здоровье. В

основном я питался арахисовым маслом и лимонами. Зная, что употреблять в

большом количестве масло вредно, я все-таки не ограничивал себя и заболел

дизентерией в легкой форме, но не обратил на свою болезнь достаточного

внимания и вечером поехал в ашрам, что я делал время от времени. Лекарств я

тогда почти не принимал, полагая, что, пропустив один завтрак, почувствую

себя хорошо. Действительно, это немного помогло. Однако я знал, что для

того, чтобы вполне поправиться, необходимо продолжить пост и не употреблять

в пищу ничего, кроме фруктовых соков.

День был праздничным, и хотя я сказал Кастурбай, что в полдень ничего есть

не буду, она выступила в роли искусительницы, и я не устоял. Поскольку я дал

обет не пить молока и не есть молочных продуктов, она специально для меня

приготовила сладкую пшеничную кашу не с гхи, а с растительным маслом, а

также приберегла для меня полную чашу мунга. Все это я очень любил и охотно

принялся за еду, полагая, что не будет большой беды, если я поем совсем

немного, только чтобы не огорчать Кастурбай и слегка усладить свой вкус. Но

дьявол словно только и ждал благоприятного случая. Вместо того, чтобы съесть

чуть-чуть, я наелся до отвала. Этого было вполне достаточно, чтобы прилетел

ангел смерти. Через час у меня начался острый приступ дизентерии.

Вечером того же дня мне предстояло вернуться в Надиад. Я едва доплелся до

станции Сабармати, находившейся в одной-двух милях от дома. Адвокат

Валлабхаи, присоединившийся ко мне в Ахмадабаде, видел, что я нездоров. Но я

старался скрыть от него невыносимые боли.

Мы приехали в Надиад примерно в десять часов. Индусский анатхашрам, где

помещалась наша штаб-квартира, находился всего в полумиле от станции, но эта

полумиля показалась мне длиною в десять. Кое-как дотащился я до

штаб-квартиры. А рези в животе все усиливались. Вместо того чтобы

воспользоваться обычной уборной, находившейся на значительном расстоянии от

дома, я попросил поставить судно в прихожей. Было стыдно просить об этом, но

выхода не было. Адвокат Фульчанд тотчас раздобыл судно. Друзья, глубоко

встревоженные, окружили меня. Они всячески старались мне помочь, но не могли

облегчить мои боли. Их беспомощность усиливалась моим упрямством. Я

отказался от всякой медицинской помощи и не желал принимать лекарств, предпочитая страдать, чтобы наказать себя за глупость. Они в ужасе следили

за мной. Мой желудок действовал, должно быть, по тридцать-сорок раз в сутки.

Я не принимал никакой пищи, а вначале не пил даже фруктового сока. Аппетит

совершенно пропал. Я всегда считал, что у меня железное здоровье, но теперь

почувствовал, что тело мое стало рыхлой глыбой. Организм утратил всякую