Моя жизнь

Какой бы серьезной ни казалась обида потерпевшему, он был всего лишь одним

из многих, приходивших в редакцию со своими бедами. Разве мог редактор

удовлетворить всех? Более того, обиженная сторона воображала, что редактор

представляет силу в стране. И только сам редактор знал, что его сила едва ли

будет силой за порогом его учреждения. Но я не был обескуражен и продолжал

заходить к редакторам других газет. Я побывал также в редакциях

англо-индийской прессы. "Стейтсмен" и "Инглишмен" поняли важность вопроса. Я

дал им обширные интервью, которые они напечатали полностью.

Для м-ра Сондерса, редактора газеты "Инглишмен", я стал совсем своим. Он

предоставил в мое распоряжение редакционное помещение и газету. Он даже

разрешил мне внести по моему усмотрению поправки в корректуру написанной им

передовой статьи о положении в Южной Африке. Мы, можно сказать без

преувеличения, подружились. Он обещал оказывать мне всяческое содействие, что в точности выполнил, и поддерживал со мной переписку, пока серьезно не

заболел.

Мне не раз в моей жизни удавалось завязывать такие дружеские отношения

совершенно неожиданно. Сондерсу понравилось во мне отсутствие склонности к

преувеличению и приверженность истине. Прежде чем сочувственно отнестись к

моему делу, он подверг меня строжайшему допросу и убедился, что я стараюсь

совершенно беспристрастно обрисовать не только положение индийцев в Южной

Африке, но даже позицию белых.

Опыт научил меня, что можно добиться справедливости, если только

относиться и к противнику справедливо.

Неожиданная помощь, оказанная мне Сондерсом, обнадежила меня, и я стал

думать о том, что, может быть, все-таки удастся созвать митинг в Калькутте.

Но в это время я получил телеграмму из Дурбана: "Парламент начинает работу в

январе. Возвращайтесь скорее".

Тогда я написал письмо в газету, в котором объяснял причину своего

внезапного отъезда из Калькутты, и выехал в Бомбей. Предварительно я

телеграфировал бомбейскому агенту фирмы "Дада Абдулла и К°" с просьбой

достать мне билет на первый же пароход, отплывавший в Южную Африку. Как раз

в это время Дада Абдулла купил пароход "Курлянд" и настаивал, чтобы я

отправился именно на этом пароходе, предложив бесплатный проезд для меня и

моей семьи. Я с благодарностью принял это предложение и в начале декабря

вторично отправился в Южную Африку, на этот раз с женой, двумя сыновьями и

единственным сыном овдовевшей сестры. Одновременно с нами в Дурбан отошел

еще один пароход "Надери". Обслуживала его компания, представителем которой

была фирма "Дада Абдулла и К°". На обоих пароходах было около 800 человек, половина из которых направлялась в Трансвааль.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

I. ПРИБЛИЖЕНИЕ ШТОРМА

Это было мое первое путешествие с женой и детьми. Я уже говорил, что в

результате детских браков между индусами, принадлежащими к средним слоям

населения, только муж мог получить какое-то образование, а жена фактически

оставалась неграмотной. Вследствие этого они оказывались разделенными

глубокой пропастью, и обучать жену должен был муж. Так, я должен был

позаботиться о подходящей одежде для жены и детей, следить, чтобы их питание

и поведение соответствовали правилам, принятым в этом новом для них

окружении. Некоторые воспоминания, относящиеся к тому времени, довольно

занимательны.

Жена индуса считает своим высшим религиозным долгом беспрекословное

повиновение мужу. Муж-индус чувствует себя господином и повелителем жены, обязанной всегда служить ему.

Я полагал тогда, что быть цивилизованным - значит возможно больше походить

в одежде и манерах на европейцев. Я думал, что только таким путем можно

приобрести значение, без которого невозможно служение общине.

Поэтому я тщательно выбирал одежду для жены и детей. Мне не хотелось, чтобы их считали катхиаварскими бания. В то время наиболее цивилизованными

среди индийцев считались парсы, а так как европейский стиль нам не подходил, мы стали придерживаться стиля поведения парсов. Так, моя жена носила сари

парсов, а сыновья - куртки и штаны, как у парсов, и, разумеется все надевали

ботинки и чулки. К этой обуви они тогда еще не привыкли и натирали себе

мозоли, а носки их пахли потом. У меня всегда были наготове ответы на все их

возражения. Но я чувствовал, что убеждали не столько ответы, сколько сила

авторитета. Мое семейство мирилось с новшествами в одежде только потому, что

иного выбора не было. Еще с большим отвращением они стали пользоваться

ножами и вилками. Когда же мое увлечение этими атрибутами цивилизации

прошло, вилки и ножи снова вышли из употребления. От них легко отказались

даже после длительного пользования. Теперь я вижу, что мы чувствуем себя

гораздо свободнее, когда не обременяем себя мишурой "цивилизации".

Тем же пароходом, что и мы, ехали наши родственники и знакомые. Я часто

навещал их, также как и пассажиров других классов. Мне разрешалось ходить

куда угодно, так как пароход принадлежал друзьям моего клиента.

Поскольку пароход направлялся прямо в Наталь, не заходя в другие порты, наше путешествие продолжалось всего восемнадцать дней. Но как бы в