Моя жизнь

рождество капитан пригласил пассажиров первого класса на обед. Я со своей

семьей оказался в центре внимания. После обеда я произнес речь, в которой

говорил о западной цивилизации. Я знал, что серьезная тема неуместна в

данном случае, но иначе поступить не мог. Я принимал участие в развлечениях, а душою был с теми, кто вел борьбу в Дурбане. Эта борьба была направлена

главным образом против меня. Мне предъявлялись два обвинения: во-первых, в

том, что во время пребывания в Индии я позволил себе несправедливые нападки

на белых в Натале, и, во-вторых, - что я привез два парохода с колонистами

специально, чтобы наводнить Наталь индийцами.

Я понимал, какая на мне лежит ответственность. Взяв меня на борт своего

корабля, фирма "Дада Абдулла и К°" пошла на большой риск. Жизнь пассажиров, так же как и членов моей семьи, была в опасности.

Однако я ни в чем не был виноват. Я не побуждал никого из пассажиров ехать

в Наталь. Я даже не знал их, когда они садились на пароход, да и теперь, за

исключением своих родственников, едва ли знал по имени одного из сотни. Во

время своего пребывания в Индии я не сказал о белых Наталя ничего нового по

сравнению с тем, что уже говорил прежде в самом Натале. На все это у меня

было множество доказательств.

В своем выступлении на обеде я осуждал цивилизацию, продуктом, представителями и поборниками которой являлись белые в Натале. Я уже давно и

много думал об этой цивилизации и теперь в своей речи высказал соображения

по этому поводу перед собравшимся небольшим обществом. Капитан и остальные

мои друзья терпеливо слушали меня и поняли мою речь именно в том смысле, который я хотел вложить в нее. Не знаю, произвела ли она на них должное

впечатление. Впоследствии мне случалось беседовать только с капитаном и

другими офицерами о западной цивилизации. В своей речи я утверждал, что

западная цивилизация в отличие от восточной основана главным образом на

насилии. Задававшие вопросы стремились поколебать мою убежденность в этом.

Кто-то, кажется капитан, сказал:

- Допустим, белые осуществят свои угрозы; что вы тогда будете делать со

своим принципом ненасилия?

На что я ответил:

- Надеюсь, господь даст мне мужество и разум, чтобы простить им и

воздержаться от привлечения их к суду. Я не сержусь на них, а только скорблю

по поводу их невежества и ограниченности. Я знаю, что они искренне верят, будто бы все, что они делают сейчас, справедливо и хорошо. У меня поэтому

нет оснований сердиться на них.

Вопрошавший улыбнулся, возможно, недоверчиво.

Дни тянулись уныло: когда кончится карантин, было все еще неизвестно.

Начальник карантина говорил, что вопрос этот изъят из его компетенции и он

сможет разрешить нам сойти на берег, только когда получит распоряжение от

правительства.

Наконец, пассажирам и мне был предъявлен ультиматум. Нам предлагали

подчиниться, если нам дорога жизнь. В своем ответе мы настаивали на нашем

праве сойти в Порт-Натале и заявили о своем решении высадиться в Натале, чем

бы это нам ни угрожало.

Через двадцать три дня было получено разрешение ввести пароходы в гавань

и спустить пассажиров на берег.

III. ИСПЫТАНИЕ

Итак, суда пришвартовались в гавани, а пассажиры начали сходить на берег.

Но м-р Эскомб передал через капитана, что белые крайне озлоблены против меня

и что моя жизнь в опасности, а потому лучше, чтобы я с семьей сошел на

берег, когда стемнеет, и тогда управляющий портом м-р Татум проводит нас

домой. Капитан передал мне это, и я решил последовать совету. Но не прошло и

получаса, как к капитану явился м-р Лаутон и заявил:

- Если вы не возражаете, я хотел бы забрать м-ра Ганди с собой. Как

юрисконсульт пароходной компании должен сказать, что вы не обязаны следовать

указаниям м-ра Эскомба.

Затем он подошел ко мне и сказал примерно следующее:

- Если вы не боитесь, то я предложил бы, чтобы м-с Ганди с детьми поехала

к м-ру Рустомджи, а мы пойдем вслед за ними пешком. Мне не хотелось бы, чтобы вы проникли в город ночью, словно вор. Я не думаю, чтобы вам угрожала

какая-либо опасность. Теперь все успокоилось. Белые разошлись. Во всяком

случае я убежден, что вам не нужно пробираться в город тайком.

Я охотно согласился. Жена с детьми благополучно отправилась к Рустомджи, а

я с разрешения капитана сошел на берег вместе с Лаутоном. Дом Рустомджи

находился на расстоянии около двух миль от порта.

Как только мы сошли на берег, какие-то мальчишки узнали меня и стали

кричать: "Ганди! Ганди!" К ним присоединилось еще несколько человек. Лаутон

испугался, что соберется толпа, и подозвал рикшу. Я не любил пользоваться

рикшей и впервые в жизни прибег к этому способу передвижения, но мальчишки

не дали мне сесть. Они так испугали рикшу, что тот убежал. По мере того как

мы шли дальше, толпа росла и, наконец, загородила нам дорогу. Лаутона

оттеснили в сторону, а меня забросали камнями, осколками кирпичей и тухлыми

яйцами. Кто-то стащил с моей головы тюрбан, меня стали бить. Я почувствовал

себя дурно и попытался опереться на ограду дома, чтобы перевести дух. Но это

было невозможно. Меня продолжали избивать. Случайно мимо проходила жена