Моя жизнь, 60–е и Джими Хендрикс глазами цыганки

Очевидно, одна из колонок задержалась при отправке в аэропорту Джона ф.Кеннеди в Нью–Йорке, и служебная собака учуяла её на складе. Таможенники перехватили остальное оборудование уже в аэропорту Лас–Вегаса, вынули из колонок наркотики, и дали возможность человеку Говарда получить их со склада с тем, чтобы проследить дальнейший их путь. Однако за получением наблюдал ещё один человек Говарда. Он заметил хвост, поехал за водителем, обогнал его и выбросил перед ним из окна своей машины смятый бумажный пакет. Это был условный сигнал. Водителем грузовика был закалённый в боях вьетнамский ветеран, он стал кружить, запутывая преследователей. Так он водил их очень долго, пока те не догадались и не схватили его. Остальные члены «группы», рассыпались по всему миру с заготовленными Говардом заранее фальшивыми паспортами и достаточным количеством денег, нужным на первое время. Говард вылетел в Лондон через Нью–Йорк, а Рэй — на Гавайи.

— Я в затруднении, — объяснил он мне. — Я не решаюсь использовать паспорт, который мне дал Говард, боюсь, что меня схватят. Ты можешь приехать?

Всё звучало так, как если просят помощи у друга. Я согласилась. Гей посоветовала лететь через Лас—Вегас, а затем уже внутренним рейсом. В этом случай в моём паспорте не будет отметки гавайской таможни. И они не явятся с «извинениями» ко мне домой.

Я видела Говарда Маркса один раз. По каким–то своим соображениям он пришёл на вечеринку, устроенную в честь моего 28–летия. Мы сняли модный в то время ресторан на набережной напротив площади Дельфина. По–моему он назывался «Слон на реке». Я была поражена, насколько приятным он оказался собеседником, вдумчивым и рассудительным. Несмотря на то, что мы были незнакомы, он счёл за счастье заплатить за всё шампанское, которое неиссякаемым потоком вливалось в наши внутренности в тот вечер. У него был сильный валлийский акцент, который сильно мешал при разговоре с ним, особенно, в самом начале. Но к концу вечеринки мы с ним стали танцевать латиноамериканскую конгу, подняв на ноги всех, даже тех, кого я видела впервые.

Недавно, я оказалась рядом с ним снова на званом обеде, он только что вышел из тюрьмы и планировал написать автобиографию. Я сказала, что завидую его университетскому образованию (у него чуть–чуть не хватило баллов до «Красного диплома» по физике в Balliol College Оксфордского университета из–за того, что слишком много времени тратил на опыты с наркотиками, изменяющими высшее я) и очень рада за него, но он перевёл тему разговора:

— Это всё реникса, — сказал он. — Я просто хотел хоть чему–нибудь научиться, вот и всё.

Я поделилась с ним, что задумала тоже описать свою жизнь, но не уверена, хорошая ли это идея.

— Просто сядь, и начни писать, — обнадёжил он меня, — тебе представился шанс обдумать всё по–новому.

Гавайи. Звучит, как лучшее место, чтобы укрыться от всех, и моё воображение положение, в которое попал Рэй, рисовало раем с белоснежно–белыми пустынными пляжами, согреваемыми солнечными лучами, и населённым гостеприимными аборигенами.

Рэй купил часть побережья на севере острова Оаху. В начале 70–х эта часть острова была ещё практически неразвита. Среди пустынного берега виднелась громада недавно построенного японцами отеля. В него мы изредка заходили посидеть и выпить. Он был заселён, в основном, сёрфингистами, которых привлекали частые здесь огромные волны, которые они называли «трубопроводами».

Из Рэя так и пёрло проектами. Он купил спортивный кабриолет, но радость катания на нём была омрачена полным отсутствием бензоколонок на острове. И мы вынуждены были всё время заезжать в гараж, чтобы наполнить бак. Была ещё одна причина, омрачающая моё пребывание в этом раю — москиты. У меня аллергия на их укусы. От них было не укрыться, они даже умудрялись кусать меня на скорости, когда я вела машину. Через день я была вся покрыта волдырями.

Мы сошлись с гламурной группой людей, ведущих, как и мы, пляжный образ жизни и живущими здесь на средства от переправки наркотиков из страны в страну. Когда они были не заняты на основной своей работе, они либо катались на волнах, либо лежали на пляже, подставляя солнцу то одну, то другую часть своего тела, добиваясь коричневого загара. Один Бог знает, на что похожа их кожа теперь, но тогда они были цвета полированного красного дерева.

Я с самого раннего детства знала, что моя кожа не выносит прямых солнечных лучей, поэтому они всегда укладывали меня под большим зонтиком, а сами поджаривались рядом, волосы же их выгорали так, что белокурые становились почти белыми. А я привлекала всеобщий интерес своей молочно–белой кожей.

Все наши вечера были заполнены бесконечными пляжными вечеринками: мы ели и пили у огромного костра, разводимого поближе к океану. Так продолжалось несколько недель, но вскоре я затосковала. Большинство девушек никогда не покидало остров, и с ними абсолютно не о чем было говорить, тогда