Читаем Моя жизнь, 60–е и Джими Хендрикс глазами цыганки полностью

Ника я увидела впервые, когда он пришёл к нам в Лизгар–Террас с пачкой писем, адресованных моей компаньонке. Её кузина была его компаньонкой, и письма приходили на его адрес по ошибке. Он был стажёром в какой–то больнице и в его обязанности входило делать анестезию. Он уселся и стал оглядывать наше жилище, все эти ковры, развешанные по стенам платки и драгоценности. Он рассказал, что только что вернулся с Ближнего Востока, и что, в 60–х, будучи студентом, он на каникулы ездил туда покупать разноцветные одежды, всякие аксессуары и украшения, которые потом продавал в модные лавки на Портобелло–Роуд и Кингс–Роуд, в те самые, в которые я любила заходить с Брайаном и Джими. Он сказал, что некоторые из моих шарфов и платков привезены им из Алеппо, из Сирии. Волосы поднимались дыбом от его рассказов, что военные творили в 1967 году на дорогах Сирии и как ловили турецких контрабандистов в Хатайе. Он зашёл ещё пару раз на неделе и мы засиживались до поздна, болтая о том, о сём.

Однажды он позвал меня выпить и я сообразила, что он стал заходить через чур уж часто. Мы пришли в бар на Фулхам–Роуд и я была удивлена, что он знаком с барменом. Бармена звали Джош и он был один из немногих на кого напал Джонни Бриндон и остался жив. Бриндон был известен своей дружбой с принцессой Маргарет и в этом районе пользовался дурной славой за свою жестокость и драки с первыми встречными. Если я заходила в паб и видела, что он там, я пулей вылетала оттуда. Для меня он был настоящим психопатом. Анджела была с ним знакома, и он как–то напал на её парня и разбитой бутылкой ударил ему прямо по яйцам, того срочно пришлось отправлять в больницу, где ему наложили швы. Совсем недавно Бриндон умер от спида.

Домой мы ехали на такси, и Ник положил мне руку на колено. Я поняла, что он пойдёт дальше.

С каждым разом во мне росло чувство к Нику. Меня обезоруживала его интеллигентность, я могла с ним говорить буквально обо всём. Если не считать Маркса, я впервые встретила такого образованного человека. После окончания общеобразовательной школы, он изучал медицину в Кембридже, но вместо того, чтобы чувствовать пропасть в нашем образовании, его индивидуальность всё более меня привлекала, более, чем это было с Джими или Рэем. Он был невозмутим и жизнь свою вёл размеренно. Несмотря на это, мои действия он и не думал контролировать. Временами, у нас возникали разногласия, совсем как с Джими, но никогда они не наращивали обороты, так как мы обнаружили, что можем просто договориться. Я решила с ним сходить в больницу, когда его срочно вызвали на работу. Я осталась ждать его в ординаторской, и ловила на себе грязные взгляды медсестёр.

Не могу сказать, что прошло много времени, но он переехал ко мне в Лизгар–Террас и мы стали жить вместе. Однажды к нам завалились две экзотического вида арабские девушки из Ливана и заговорили на смеси арабского, французского и английского. Видно было, что с Ником они знакомы давно. Одна из них рассказала нам, что её брата убили палестинцы. Ник сидел с ними на полу скрестив ноги и расспрашивал их о Бейруте, о продолжающихся до сих пор уличных боях, и я поняла, что Ника ситуация на Ближнем Востоке волнует гораздо больше, чем я предполагала.

Ник сутками пропадал в операционной и взял творческий отпуск, чтобы подумать, чем ему заниматься в будущем. Он всегда интересовался морской биологией. У его друзей была во владении группа островов недалеко от английского берега, которые назывались Скалпей, недалеко от острова Скайе. Мы решили отправиться туда вместе с небольшой группой морских биологов из Японии и помочь им на ферме устриц.

Остров площадью всего 40 кв.км оказался дикой ветреной землёй со своим собственным источником чистейшей воды и немногочисленными одиноко–стоящими домами. Мы поселились в одном из них, обшитом дубовыми панелями и похожем на охотничий домик. На острове машин не было и мы ходили пешком или скакали на лошадях, а чтобы добраться на материк у нас было грузовое судно больше похожее на старую военную десантную посудину. Нам приходилось самим выращивать овощи, и когда погода особенно портилась мы пару раз перебирались на материк. Японцы были более находчивы, и питались копчёной рыбой, жареными моллюсками и морскими ежами.

Мы пекли свой хлеб и вечера проводили за кухонным столом и принимали гостей, которые то приходили, то исчезали. Я вполне сносно готовила, поддерживаемая в моих начинаниях всеми, кроме Ника, который, к моему удивлению, готовил ещё хуже меня. Однако он ел всё, как и японцы. Я готовила по рецептам миссис Битон, книгу и всё необходимое я нашла на кухне. Было здорово отвлечься от Лондона, к тому же, это оказалось великолепной возможностью узнать друг друга ближе, было предостаточно времени подумать о жизни и о нашем будущем.

У нас не было телевизора и мы были полностью изолированы от остального мира. Вечерами мы играли в настольные игры, или удили рыбу до рассвета. Летом здесь нет тёмных ночей.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Оперные тайны
Оперные тайны

Эта книга – роман о музыке, об опере, в котором нашлось место и строгим фактам, и личным ощущениям, а также преданиям и легендам, неотделимым от той обстановки, в которой жили и творили великие музыканты. Словом, автору удалось осветить все самые темные уголки оперной сцены и напомнить о том, какое бесценное наследие оставили нам гениальные композиторы. К сожалению, сегодня оно нередко разменивается на мелкую монету в угоду сиюминутной политической или медийной конъюнктуре, в угоду той публике, которая в любые времена требует и жаждет не Искусства, а скандала. Оперный режиссёр Борис Александрович Покровский говорил: «Будь я монархом или президентом, я запретил бы всё, кроме оперы, на три дня. Через три дня нация проснётся освежённой, умной, мудрой, богатой, сытой, весёлой… Я в это верю».

Любовь Юрьевна Казарновская

Музыка
Моя жизнь. Том II
Моя жизнь. Том II

«Моя жизнь» Рихарда Вагнера является и ценным документом эпохи, и свидетельством очевидца. Внимание к мелким деталям, описание бытовых подробностей, характеристики многочисленных современников, от соседа-кузнеца или пекаря с параллельной улицы до королевских особ и величайших деятелей искусств своего времени, – это дает возможность увидеть жизнь Европы XIX века во всем ее многообразии. Но, конечно же, на передний план выступает сама фигура гениального композитора, творчество которого поистине раскололо мир надвое: на безоговорочных сторонников Вагнера и столь же безоговорочных его противников. Личность подобного гигантского масштаба неизбежно должна вызывать и у современников, и у потомков самый жгучий интерес.Новое издание мемуаров Вагнера – настоящее событие в культурной жизни России. Перевод 1911–1912 годов подвергнут новой редактуре и сверен с немецким оригиналом с максимальным исправлением всех недочетов и ошибок, а также снабжен подробным справочным аппаратом. Все это делает настоящий двухтомник интересным не только для любителей музыки, но даже для историков.

Рихард Вагнер

Музыка