Моя жизнь: до изгнания

Следуя этому совету, я буду десятилетиями учить себя всматриванию и сделаю десятки тысяч фотографий пятен на стенах домов, обрывков бумаги, валяющихся на тротуарах, подтёков воды, оплывов свечей, собачьей и человеческой мочи, кусков льда, сухих листьев, разглядев во всём этом и людей, и различных фантастических зверей, и удивительные театральные сцены. Затем на распечатанных фотографиях буду слегка прорисовывать некоторые детали, чтобы выявить и подчеркнуть увиденное мною. А Володя Иванов напишет к этим работам великолепную аналитическую статью под заголовком “Найдено в грязи”.

Для меня шестидесятые годы в этой метафизической боттеге были наполнены напряжённой непрерываемой работой. Я стремился овладеть профессией, наполнить себя необходимыми знаниями в области живописи, графики, скульптуры, музыки, литературы, поэзии и философии. Всё это должно было помочь понять, осознать и найти себя в творчестве. Препятствий, слава богу, на этом пути хватало. Нищета, травля официальными художниками, преследование вездесущим Комитетом государственной безопасности – обыски, допросы, аресты, и при этом ощущение твоего полного бесправия и беззащитности! Это чертовски мешало и жить, и сосредотачиваться на работах, но одновременно вечное напряжение не давало ни на минуту расслабиться и делало моё восприятие более обострённым. Как тут опять не вспомнить столь ценное для меня изречение Поля Гогена: “Страдание обостряет талант… Однако, избыток страдания ни к чему, потому что тогда оно убивает”.

Видимо, талант от рождения у меня был невеликий, ибо на всём моём жизненном пути Господь не даёт мне расслабиться. И может, именно потому мне иногда чего-то в творчестве удавалось добиться. И пожалуй, первые, пусть и небольшие с моей точки зрения, непостыдные результаты проявились именно в те далёкие сейчас от нас шестидесятые годы. Именно тогда я пришёл к удачным и важным для меня разгадкам и решениям в области техники живописи – укрупнённым фактурам, технике плоскостной поверхности – и техническим открытиям, приведшим меня к литографии, офорту, гальванике. Что в свою очередь породило многочисленные серии живописных и графических работ на разные сюжеты и темы.

А изучение канонов древнерусских икон, океанийских и африканских культовых объектов и масок привело к идее метафизического синтетизма, которая была сформулирована Владимиром Ивановым.

Человеческая кожа и “кожа картины”

Поверхность картины можно сравнить с человеческой кожей лица и тела. Лоснящаяся от пота и жира физиономия симпатии не вызывает, так и излишне отлакированная, блестящая поверхность картины может произвести не совсем благоприятное ощущение.

Шрамы на лице и теле могут отталкивать, а могут быть притягательными, “украшен шрамами”. В Африке на лице и теле мужчин и женщин создают орнаментальные “выпуклые татуировки”, надрезая кожу в определённом линейном ритме, втискивают под неё кусочки глины, затем рубец затягивается и на теле остаются выпуклые узоры. И эта фактура на чёрных телах африканцев притягивает необычной красотой. Разумеется, прыщи и фурункулы на теле и лице особой красоты своей не несут.

У скульпторов бытует выражение “последняя кожа” – это когда мрамор или гранит начинают полировать, зачищая шероховатости, причинённые камню резцом и рубилом. Великий новатор эпохи Возрождения Микеланджело в конце жизни так же, как и Рембрандт, отказался от “последней кожи”. Никакой заглаженности, следы зубила и молотка остаются на поверхности скульптуры, и эта исщерблённая поверхность создаёт удивительную, притягивающую взгляд фактуру, которую будут использовать скульпторы двадцатого и двадцать первого века.

Так же, как и в случае Рембрандта, новаторство Микеланджело осуждали некоторые его современники, но авторитет мастера и покровительство папы Римского спасли скульптора от участи голландского живописца. Но и поздние академисты не могли смириться с новаторской фактурой скульптора Микеланджело. Карл Брюллов, увидев последние творения гениального ваятеля, написал: “…или работа первых недель его занятий, или последних часов его жизни, когда исчезли жизнь и рассудок”.

И я бросаюсь в разработку новых ходов для фактурной живописи. Создавать нагруженную масляной краской поверхность холстов невозможно, поскольку масляная краска сохнет годами, и я начинаю работать с недорогой казеиновой темперой, но она, положенная толстенными слоями, трескается и сыплется с холстов. Вместо холстов я гружу фактуру на толстые куски фанеры или строительного картона. И результат этого – возникновение своеобразного утончённого рельефа, на который потом наносится слой казеиновой темперы, рассчитанный под лессировку масляной краски, и работа расцветает сказочными переливами цвета. Годы в Эрмитаже, копирование картин старых мастеров не прошли даром. И я мысленно благодарю такелажную службу, позволившую мне вплотную приблизиться к живописным шедеврам и иметь счастье учиться у них.