Моя жизнь: до изгнания

Одноглазка, Двуглазка и Трёхглазка из сказок братьев Гримм были знакомы мне с детских лет, я видел их изображения в иллюстрациях разных художников, а вот с Безглазкой встретился во время ночных прогулок в Питере в юношеском возрасте.

Исхлёстанный струями дождя, я шагал ноябрьской ночью под завывание ветра по одной из улочек Васильевского острова. Навстречу мне высокий мужчина вёл, придерживая за плечи, девочку десятилетнего возраста. Я остановился на тротуаре близ уличного фонаря, намереваясь их пропустить, а заодно и разглядеть ночных путешественников. Когда пара поравнялась со мной и электрический свет фонаря осветил лицо девочки, я понял, почему ими выбрана ночь, – у несчастной в глазницах не было глаз, а была лишь пара глубоких впадин, обтянутых бледной кожей. Если бы у неё отсутствовал нос, это было бы маской Смерти, а сейчас это была какая-то причудливая и страшная половинчатость лика Смерти или… Жизни, которой ещё не подарены глаза.

Зрячие люди часто ходят, опустив голову к земле, а лица слепцов всегда обращены к небу. “Может быть, в надежде, что оно поможет им ступать без проводника?” – размышлял я, смотря вслед трагической паре. Безглазая девочка так и шла с поднятым к ночному небу лицом. И на ум мне приходят строки моего любимого Бодлера из его “Цветов зла”, посвящённые слепцам:

…Их очи смотрят вдаль, глава их ввысь поднята;
Они не клонятся над шаткой мостовой
Отягощенною раздумьем головой;
Безмолвие и мрак, как два ужасных брата…

(Перевод Эллиса.)

Искалеченный ангел

У подстреленной лани глаза точно свёрла

И мерцают, как ночью в канаве вода.
Взгляд божественный, странно сжимающий горло,
Взгляд ребёнка – и в нём удивленье всегда.

Шарль Бодлер

(перевод Вильгельма Левика)

Возвращаясь после ночных прогулок, я обычно шёл по небольшой аллее, окружённой деревьями и скамейками по обе стороны. Рялом с одной из них стояло металлическое инвалидное кресло на колёсах, а на скамейке восседало существо, заботливо укутанное в одеяло. Тоненькие руки с почти прозрачными ладонями лежали на одеяле, под ним угадывалась нескладная фигурка несчастной. Но что меня завораживало, так это удивительной, неземной красоты лицо с громадными светло-голубыми глазами ангела. Из – под маленькой белой вязаной шапочки выбивались и падали на плечи белокурые вьющиеся волосы. Было в этом не пощажённом судьбой существе нечто надмирное, таинственное и манящее, и, пробегая мимо неё, я буквально задыхался от переполнявшего мою грудь чувства сострадания и одновременно восторга.

В какой-то момент мне показалось, что и ангельское существо смотрит на меня с интересом. О юношеская романтика!

Я представлял, что познакомлюсь с ней и, упав на колени перед скамьёй, признаюсь в своих чувствах и мы будем навсегда вместе, я буду носить её на руках и гулять ночами по Петербургу.

Но вот наступила холодная зима, и ангельское существо не появлялось больше на заснеженных аллеях. “Весной снова появится, – утешал я себя, – и больше она не исчезнет из моей жизни!”

Увы… Ни весенними, ни летними ночами я больше не встретил её. Но взгляд этих неземных глаз запечатлелся в моей душе на долгие годы.

…Десятилетия спустя я получил из России письмо от незнакомой мне женщины. Она поведала, что моя ангельская возлюбленная, наречённая Еленой, перенесла в раннем детстве тяжёлую форму полиомиелита и оказалась пожизненно прикованной к креслу, что не помешало ей окончить Ленинградский университет и защитить диплом искусствоведа. “Елена жила в том же доме, что и вы, и часто видела ночами вас в аллее парка, прилегающего к дому. Она чувствовала, что нравится вам, да и вы ей тоже очень нравились, но, прекрасно понимая, что может стать вам обузой в жизни, постаралась избежать знакомства с вами, и на прогулки её стали вывозить в другой парк. Все годы она живо интересовалась вашей судьбой, вашим творчеством, восхищалась им. Недавно она угасла, покинув этот мир. И я решилась вам написать о ней, думая, что, может быть, вам будет интересно узнать о ней”.

Философствующий чинарь

Жизнь есть жизнь, тождественная мысли о ней, сама мысль о жизни не тождественна жизни.

Яков Друскин

Подпольный философ, математик, музыковед, соратник обэриутов и “чинарей” Яков Семёнович Друскин поражал бездонными водоёмами своих знаний и памяти. В наших вечерних беседах всплывали ошеломляющие переплетения библейских откровений с научными и математическими открытиями, которые выстраивались в чёткий логический строй его философии.